Падение «Вавилона»

Впрочем, по пятницам, неизвестно откуда взявшись, бары заполняла разношерстная публика, напивающаяся до упаду, словно перед концом света, но уже в субботу вновь наступало затишье, а в воскресеные дни округа и вовсе вымирала, погруженная в домашние молебны за наглухо запертыми дверьми.

Я ничего не имел против местных обычаев — в конце концов пусть каждый живет как ему заблагорассудится, но все-таки Нью— Йорк с его круглосуточной суетой был ближе моей натуре, нежели благостное кукурузное захолустье, и я то и дело мотался туда, использу перерывы в занятиях с дотошным наставником Куртом, общение с которым сводилось, по его явно подчеркнутой инициативе, исключительно к познанию таинств шпионско-диверсионного мастерства. Какие-либо доверительные отвлеченные разговоры отрицались им категорически. Он ничего не желал знать обо мне, требуя от меня подобного же отношения и к своей персоне.

Свои отлучки в Нью-Йорк я уже воспринимал как возвращение в дом родной и, мчась по трассе, радостно признавал знакомые приметы его пригородов, гирлянды зеленых огней на гигантских мостах, серые кубики небоскребов Всемирного торгового центра, выступающие из туманной дали Манхэттена…

Мне нравился Нью-Йорк. Весь. Целиком. С ослепительными порталами зданий делового центра, руинами и пустырями Южного Бронкса, европейской частью Куинса, где я жил, и аляповатым, грязненьким Бруклином.

Он, Нью-Йорк, день ото дня становился моим городом. Обретенным. Хотя, когда я заявил этакое Курту, тот, брезгливо поморщившись, ответил, что предпочел бы немедленно отдать концы, если бы ему грозило переселение в столицу мира — вселенскую, как он ее назвал, помойку человеческих судеб. Возможно, дедок в чем— то и был прав. И мне оставалось только поблагодарить его за искренний, так сказать, комплимент.

Выкроив время, мне удалось посетить несколько тренировок в клубе, где я вновь встретился с Сергеем, сообщив ему, что ныне обретаюсь у своего далекого престарелого родственника, проживающего в сельском районе и нуждающегося в попечении; побывал у него, Сергея, в гостях на дне рождения, познакомившись с цветом нью— йоркской полиции — ребятами в неофициальном общении простыми и жизнерадостными, весьма заинтересовавшимися моей жизненной историей и выразившими надежду, что вскоре я просто-таки обязан влиться в их коллектив…

Слушать их было приятно, но и досадно… Меня неотступно преследовала мысль, будто я сделал, влекомый инерцией отупелого послушания чужой воле, неверный и опасный выбор…

Да, я любил Россию, я полностью разделял умозаключения Олега, но что-то отталкивающе-порочное виделось мне в той стезе, на которую я ступил.

Я сидел в доме Сергея за столом с американцами и должен был, преломляя с ними хлеб и дружески беседуя, ненавидеть их и желать им всяческого зла. Ведь так же, по большому-то счету, а?

Но в чем они были виновны? В неприемлемых для господина Меркулова общих политических устремлениях Соединенных Штатов, чьими гражданами они являлись?

С другой стороны, я понимал, что рассуждаю наивно и половинчатого выбора в игре Олега не существует. Или — или. Конечно, можно было бы отойти от схватки, но как? Сказать: извини, дядя, отваливаю, не понравилось?..

Нет, подобный аргумент не проходил, я нутром чувствовал, что дезертирам, по уставу Олегова монастыря, полагается разжалование в утопленники, а потому, как попавшаяся в капкан дикая кошка, беспомощных звуков не издавал, а, стиснув зубы, раздумывал, каким образом исхитриться из капкана выскользнуть…

В том, конечно, случае, если бесповоротно уясню, что путь мой лишь пересекся с дорогой Олега и его приятелей — пусть и под очень узким углом…

Проведя выходные в Нью-Йорке и прибравшись в квартире, я уже собрался отбыть в постылую Пенсильванию, как вдруг позвонил Олег. Поинтересовался, продвигается ли в бюрократических недрах иммиграционных служб мое заявление о гражданстве.

— В пятницу говорил с адвокатом, — доложил я. — Пока ничего, молчат.

— Вот мастурбаторы…

— Так что поехал я к дедушке Курту, постигать порочные науки.

— Не угадал, — сказал Олег. — Ты поедешь в Бруклин, на Кони— Айленд-авеню. Дом 2678. В нем на первом этаже туристическое бюро. Там для тебя конвертик. В конвертике билетик и пять килобаксов наличными. Сегодня же вылетаешь в Детройт. Из Кеннеди. Компания «TWA». Терминал местных авиалиний. Все понял?

— Да, но зачем?

— Для практических занятий, дружок. И приобретения необходимых навыков.

— Что с собой брать?

— Спортивный костюм, кроссовки. Шапочку.

В турбюро мне вручили пухлый пакет, где были деньги, билет с открытой датой обратного вылета в Нью-Йорк и карточка с адресом находящегося в Детройте почтенного отеля «Hyatt», где мне был забронирован номер.