Падение «Вавилона»

— Да… — сказал я, припоминая побеленый кубик некоего малогабаритного строения, мимо которого недавно прошел, приняв его за сортир для караульных солдат.

— Вот там и есть твоя резиденция… японского царя, — уточнил сержант.

Далее я обошел периметр колонии по караульной тропе, выяснив, что если внутренняя запретная зона и основной глухой забор находятся в относительном порядке, то внешние охранные сооружения весьма пообветшали: истлевшие гирлянды путаной проволоки, официально именовавшиеся «малозаметным препятствием», свешивались с трухлявых серых столбов, еле державшихся в земле своими перегнившими основаниями, опоры же крайнего ограждения с предупредительными табличками «Стой! Запретная зона!» поддерживались в вертикальном положении исключительно за счет натянутой между ними ржавой провисшей колючки. То есть по принципу некоей взаимоустойчивости, как хоровод нетрезвых танцоров. Приведение этих перекошенных временем кольев в надлежащий вид требовало гигантских трудозатрат.

Свой променад вокруг исправительно-трудового учреждения я завершил у двери подведомственной мне каптерки.

Войдя туда, я был приятно обескуражен тем, что предстало моем взору.

Я находился внутри небольшой комнатенки с низким потолком, чью обстановку составлял письменный стол, стул с матерчатой обивкой сиденья и полутораспальная койка, аккуратно застеленная казенным солдатским одеялом. В углу ютилась компактная печка— голландка. За ситцевой выгоревшей от солнца занавесочкой я обнаружил стеллаж с разнообразным инструментом, запасными частями от постовых телефонных аппаратов и разную электротехническую мишуру.

Я с удовольствием расположился на кровати, положив ногу на ногу и ладонями подперев затылок.

Разврат-с!

Невольно припомнились слова одного из командиров нашей сержантской школы: «Крепитесь, ребята, ваше учение и есть ваш последний бой. После него, считай, отвоевались». Командир был прав, хотя полагаю, что полгода сержантского образования с лихвой перекрывали по своим тяготам полный срок рядовой солдатчины.

Я запер каптерку и отправился поглазеть на достопримечательности поселка, но, никаких достопримечательностей не обнаружив, купил у старухи, торчавшей на углу у здания местной пекарни, стакан семечек и, лузгая их, прогулочным шагом двинулся в расположение роты — близилось время обеда.

У проходной мне встретился лейтенант, чье лицо показалось странно знакомым. Последующее мгновение взаимного узнавания сильно испортило мое настроение: передо мной стоял Басеев — усилиями военных медиков не только спасенный, но и возвращенный в строй.

Жизнь, что и говорить, продолжалась…

Соблюдая уставные правила, я небрежно козырнул старшему по званию. Он вежливо кивнул мне в ответ.

Я уже вошел в проходную, спиной чувствуя пронзительный взгляд своего недруга, как вдруг прозвучало:

— Сержант… стоять!

Я замер.

— Ко мне!

Вразвалочку я приблизился к своему бывшему кровопийце.

— Отвыкли ходить строевым шагом, сержант?! — повысил он голос.

— Отвык и привыкать не собираюсь, — ответил я. — К тому же я не ваш подчиненный, поэтому орите не на меня, а в сторону.

— А ты наглец, сука…

— Не усугубляй, лейтенант, — сказал я, преисполняясь холодной яростью. — Ничем хорошим дело не кончится. Задницу я тебе лизать не буду, а начнешь войну — кишки из тебя выпущу хотя бы и на последнем выдохе. У тебя своя гордость, у меня — своя. И пусть они не пересекаются.

— Там, где я родился, — сказал Басеев, сузив свои глаза— маслины, — врагов не прощают, сержант.

— Ну так назначь время и место дуэли, — отозвался я. — Всегда готов.

— Мы пойдем другим путем, — внезапно остыв, рассудительно молвил политически грамотный Басеев фразу из наследия вождя мирового пролетариата и, круто развернувшись на каблуках, направился в сторону поселка.

— Понятно, — сказал я. — Партизанскими горными тропами.

Аппетит все-таки мне горец подпортил, и обед я проглотил, не ощутив вкуса пищи, как-то механически.

В принципе я подчинялся исключительно ротному, а также одному из заместителей командира полка, ведавшему инструкторами, а потому взводный Басеев имел ко мне отношение достаточно условное, но…

Да, именно в этом «но» и заключалась вся, так сказать, диалектика…

После обеда я наведался в канцелярию к ротному.

— Ознакомился с хозяйством? — последовал вопрос.

— Так точно.

— Впечатление о зоне?

— Памятник старины. Охраняется государством. В данном случае — надежно, поскольку стоят часовые.

— Без ребусов, сержант…

— Необходима кардинальная замена всех ограждений внешней запретной зоны.

— А… может, еще сезон простоят? — спросил капитан с тоскливой надеждой в голосе.

— Я не Нострадамус, — ответил я. — Но одно знаю точно: если что-то и делать, то летом, а не зимой. А лето уже завтра.

Капитан задумался. Потом произнес:

— Кстати, мне доложили, что на КП вышла из строя аппаратура.

— Поскольку пришла пора, — бездушно ответил я. — Она еще Бабеля с Мейерхольдом помнила, аппаратура эта.

— Ты без намеков, — нахмурился капитан, полагаю, не до конца уяснив, о ком это я.