Падение «Вавилона»

— А кто, сука, замок сломал?! — вскинулся Изя. — Вот, ждем теперь: Валерка за новым пошел, сейчас менять будет…

— А это?.. — кивнул я на автомат.

— Чего это?.. А, приобрел вот, у твоего дядюшки…

— Зачем тебе?

— Пусть будет… — Изя любовно погладил лакированное цевье.

— А где дядюшка? — спросил я.

— В ванне… — Изя снова взял «калашников» в руки. Новая игрушка, чувствовалось, не давала ему покоя.

Вздохом прокомментировав детские забавы взрослого мужика, я вышел из кухни, постучавшись в дверь ванной.

— Прошу! — донесся голос Труболета.

Я растворил дверь, тут же окутавшись густой пеленой пара.

В неотапливаемом помещении с ржавых коммуникационных труб свисали сосульки. В эмалированной емкости, доверху заполненной горячей водой, возлежал, выставив из нее голову в армейской ушанке с оттопыренными по-заячьи клапанами, Труболет, державший в руке самоучитель сербского языка.

— Гражданин начальник! — произнес он. — Сердечно рад! Как поживает русская мафия в Берлине?

— Это у тебя спросить надо, — ответил я.

— Да какая я мафия… — зевнул Труболет. — Впариваю фраерам железо…

Договорить он не успел: в коридоре раздался шум, затем его заполнили полицейские, одни из которых вошли в ванную, с изумлением уставившись на голого Труболета, втянувшего голову, увенчанную ушанкой, в плечи, а другие проследовали на кухню, где утративший бдительность Изя осваивался со своим персональным «калашниковым».

Через час наша троица, закованная в наручники, куковала в полицейском участке.

Визит полицейских, как оказалось, был вызван тем обстоятельством, что немецкие власти обнаружили подлог в документах, благодаря которым Изя занимал помещение склада.

Помещение уже давно армии не принадлежало, перейдя в ведение муниципалитета, а армейские жулики, след которых простыл, нагло Изю надули, содрав с него взятку, арендную плату и выдав ордер с печатью расформированного хозяйственного подразделения. Таким же образом мазуриками в погонах продавались квартиры, особняки и земельные участки, ранее принадлежавшие советскому военному ведомству. Так что Изя пострадал в степени незначительной, хотя изъятый автомат с основательным боезапасом и куча барахла неизвестного происхождения явились прецедентом к серьезному следственному разбирательству.

Кроме того, осмотрев комнату, где проживал Труболет, полицейские заподозрили Изю в незаконной сдаче в субаренду части помещения, и мной лично была услышана реплика на немецком языке следующего содержания:

— Это только русские могут… Самовольно вселиться и еще делать на этом бизнес! Представляю, какой у них будет там капитализм, в этой России…

Труболет, быстро оправившийся от шока, торжественно заявил на хорошем немецком языке — загодя, видимо, приготовил фразу, — будто бы он беженец из охваченной войной Югославии и просит убежища.

— А сколько вы уже находитесь в Германии? — спросил его полицейский начальник, специально вызванный после такого заявления в дежурную комнату.

— Около месяца…

— Почему же не обратились к нам в течение этого времени?

— Да все дела… — ответил Труболет.

— Понимаю… — грустно согласился начальник, посмотрев искоса на конфискованный автомат.

В ходе разбирательства выяснились, кстати, имя и отчество старого моего знакомого. Звали, оказывается, Труболета Левонд Арчианович.

Дошла очередь и до меня.

Я объяснил, что попросту заблудился в районе, разыскивая знакомого прапорщика Сашу, фамилию которого, к сожалению, запамятовал, зашел в первую попавшуюся дверь, оказавшуюся открытой, а тут…

— Ваш паспорт! — потребовал представитель властей.

Вместо паспорта я написал ему на бумажке номер сотового телефона Алика.

Меня снова отвели поскучать в камеру, и до приезда шефа я хладнокровно вздремнул на жестких деревянных нарах.

Алик поначалу взъерепенился, кляня меня за очередной залет, но затем, услышав, как обстояло дело, зашелся жизнерадостным смехом, сопереживая таким странным образом Изе, влипнувшему в скверную историю с неясным продолжением и финалом. Затем, отсмеявшись, сообщил:

— Пушку, фотографию, адрес, получишь послезавтра. Вечером. А завтра перевезешь из аэропорта двух негров и трех косоглазых. Самолет приходит в десять утра. Грузовая машина будет ждать у забора, все как обычно. И чтоб без проколов! А то уже начал глубоко и щекотно меня доставать…

— Алик, — перебил я его, — скажи честно: у тебя что, нет иного исполнителя для мокрухи?

— Сколько хочешь, — уверил он, резко и зло мотнув головой. — Но только им будешь ты. — С силой ударил кулаком по рулю. — И на том разговор закончен.

Я промолчал.

Я думал. Думал о том, что Монгол сделал в отношении меня неверный выбор.

Неверный принципиально. И очень для себя опасный.

8.

В семь часов вечера, согласно моей телефонной договоренности с неизвестным московским абонентом, я стоял, вдыхая железнодорожные запахи, на продуваемой декабрьскими ветрами платформе берлинского метро, ожидая Бог весть какой встречи или события.

Приходили и отбывали поезда, время постепенно перевалило за половину восьмого, но ничего знаменательного, кроме того, что я начал ощутимо подмерзать, не происходило.