Падение «Вавилона»

Листая скучнейшую подшивку идейно-выдержанных журналов «На боевом посту», с лживой радужностью живописавших прелести службы во внутренних войсках, я предавался философским размышлениям о любви и ее превратностях, однако о своем педагоге вспоминал, как ученик благодарный, ибо горечь ее последнего урока компенсировалась его безусловной полезностью в плане обогащения моего жизненного опыта.

Наконец запор шумно раскрылся, и с окаменевшей от уколов задницей я пошлепал из лазарета через пустынный строевой плац в учебку.

И тотчас попал на какое-то ответственное построение роты. Выяснилось: мы передислоцируемся за город, в полевые условия, и вернемся обратно в Москву лишь на выпускные экзамены.

После переклички я наведался в канцелярию.

Сидевший за столом ротный воззрился на меня, как дачный кот на сорвавшуюся с цепи собаку, произнеся драматически дрогнувшим дискантом:

— Что еще?..

— Я перенес инфекционное заболевание, — промолвил я веско, — и теперь хотел бы предупредить о нем источник… Разрешите воспользоваться телефоном.

— И у вас еще хватает…

— На моем месте мог оказаться каждый, — справедливо заметил я. — И мой звонок социально и общественно значим. Кстати, внутренние войска обязаны охранять покой и здоровье мирного населения. Этим и продиктовано…

— Звони, сволочь, — согласился ротный со вздохом. Затем, подумав, заметил: — Тебе бы в политработники… Цены бы не было. Подумай, кстати. А вообще… вывести бы тебя в чистое поле, поставить лицом к стенке и пустить пулю в лоб! Да-да! И если хочешь что-нибудь сказать, лучше молчи! И не делай тут умное лицо, не забывай, что ты — будущий командир, между прочим!

Я набрал номер коммутатора, сообщив необходимые данные городского телефона.

Откликнулся автоответчик. Знакомым голосом моей последней учительницы: мол, сейчас возможности соединиться нет, сообщите, в чем дело…

— Это я, — сказал я сухо. — У тебя это… Ну, проверься, в общем, я только из лазарета. Пока.

Я уже хотел положить трубку на рычаги, но вдруг из пустоты, в которую я высказал свое сообщение, выплыл взволнованный мужской голос:

— Простите, а вы куда звоните?! Вернее, кому?!

Помедлив, я ответил:

— Тебе, друг.

И положил трубку.

А через час, зажав между ног закрепленный за мной «калашников», я уже трясся в затянутом брезентом кузове грузовой машины, державшей курс по широкому Ярославскому шоссе в направлении поселка Хотьково…

Уже стоял апрель, город тонул в мутной серой мороси, почернелые сугробы тянулись вдоль обочин, чумазые машины однообразным потоком обтекали наш неклюжий грузовик…

Что впереди?..

А впереди оказалось вот что: палаточный городок с полевой кухней, разбитый возле учебного макета исправительно-трудовой колонии.

Макет, сооруженный в натуральную величину, в подробностях отражал бараки, вышки, заборы, контрольно-пропускной пункт со шлагбаумом и, казалось, только и ждал своего заполнения зеками.

Под предводительством одного из командиров взводов мы совершили паломничество на этот безрадостный объект, где нам была прочитана лекция по специальности, так сказать, а после отправились устраивать свой быт в палаточные чертоги.

В палатках мы размещались по четверо; постелями служили деревянные настилы с бесформенными ватными матрацами, застеленными тонкими одеяльцами, а остальную меблировку составляли кособокие фанерные тумбочки для хранения личных вещей. Все.

Вешалки для шинелей отсутствовали, и, как я впоследствии понял, не без умысла.

После ужина на очень свежем апрельском воздухе возле бочки с варевом неопределенного вкуса, формы и цвета последовала команда «отбой», и мы разбрелись под брезентовые пологи, тут же уяснив, что раздеваться для сна не стоит.

Ледяные отсыревшие матрацы и подушки согреванию теплом человеческого тела не поддавались, и спать мы улеглись в полной зимней форме одежды, то есть не снимая шинелей, а также сапог и ушанок.

Ночью я проснулся, содрогаясь от холода. Мои соседи по брезентовому жилищу отсутствовали. Сквозь ткань палатки оранжево просвечивало пятно недалекого костра. Там, в компании часового, охранявшего сон нашей роты, я обнаружил всю честную компанию своих сослуживцев.

Нам удалось пропарить над огнем дымящиеся густым паром шинели и сапоги, покуда не явился такой же, как мы, задубевший от мороза сержант и не разогнал нас по арктическим матрацам.

— Завтра согреетесь, партизаны! — пообещал сержант многозначительно.

Утром по зову охрипшей трубы я, сбросив с себя ровно затянутое колким инеем одеяльце, поспешил на построение.

Во избежание простуд и вообще для укрепления общего иммунитета после переклички нам был устроен оздоровительный пятикилометровый кросс, повторявшийся затем каждое последующее утро; далее был завтрак, по окончании которого старшина объявил, что главная цель нашего пребывания в здешних просторах — помощь в строительстве важного военного объекта, возможно, и стратегического назначения.