Падение Вендена

Сон не смыкал глаз его; он с нетерпением ожидал милой своей гостьи, и привет ее любви раздался в его сердце, как голос спасения в минуту гибели. «Я здесь, Элеонора, – отвечал он, приблизившись к решетке, – и думаю только о тебе и об отечестве. Но скажи мне, что значит этот отблеск света на противолежащих стенах замка? Не пожар ли опустошает окрестные леса или села?» – «Это огни твоих земляков, – отвечала Элеонора, – Иоанн с воинством пришел вчера к стенам Вендена». – «Благодарю бога за успех русского оружия!» – воскликнул Владимир. «Но ты знаешь Грозного, – возразила Элеонора, – нам угрожает смерть или плен; жалость не доступна его душе, и если Венден должен пасть, то и все его жители погибнут. Я пришла проститься с тобою, мой возлюбленный! не знаю, что завтра будет; но хорошего не предвижу. Я не переживу постыдного плена, не стану дожидаться, чтоб меня продали лютым татарам, как жителей Зесвегена. Если мне должно умереть, то я разрешаю тебя от данной мне клятвы и умоляю выкупить родных моих из плена и отослать их в страну дальнюю, где бы они не слыхали о бедствиях своего отечества. Это мое завещание». – «Тебе умереть! – воскликнул Владимир. – Нет, в целом воинстве русском не найдется изверга, который бы дерзнул поднять убийственный меч на ангела красоты и невинности. В русском войске ты найдешь людей жалостных и великодушных, которые будут сострадать об участи прекрасной пленницы. Успокойся, Элеонора, не предавайся отчаянию. Совесть воспретит Магнусу умертвить меня, безвинного заложника, и если я буду свободен, тогда…» – «Но отец мой! – воскликнула Элеонора, – Иоанн кипит гневом противу него, и если родитель мой погибнет от русских, никогда брачный венец не украсит бесприютной головы; никогда рука моя не будет принадлежать русскому. Гроб будет женихом моим. Я люблю тебя, Владимир, более моей жизни; но для любви я никогда не изменю ни моему долгу, ни моей чести». Слезы оросили лицо прелестной девицы: горесть Владимира заглушала в нем все другие чувствования. Он не мог проливать слез, не мог произнесть утешительных слов, будучи сам терзаем отчаянием. В безмолвии он бросал блуждающие взоры то на небо, то на Элеонору и к умножению горя не мог видеть лица ее; в белой одежде она казалась ему таинственною гостьей из-за пределов гроба. В его воображении уже свершилась ужасная месть Иоаннова; он уже мечтал о своем одиночестве и жаждал смерти, как исцеления от тяжкого недуга. «Прости, Владимир!» – сказала Элеонора с тяжким вздохом. Эти слова вывели его из его умственного оцепенения. «Элеонора! – воскликнул он, – какою ужасною вестью ты смутила мою душу! Зачем я дожил до этой горькой минуты! Зачем вражеская пуля не пресекла моей жизни, светлой надеждою на любовь твою и будущее счастье! Что я могу начать в неволе, как пособить тебе?» – «Поручим богу нашу участь», – сказала Элеонора. «Господь не оставит без возмездия ни твоей добродетели, ни твоей твердости, – сказал Владимир. – Если ж нам не суждено быть счастливыми на земле, Элеонора, мы свидимся с тобою там, где ни воля Иоаннова, ни суеверные предрассудки не сильны разлучить нас. Прости!»

Элеонора удалилась поспешно: она думала смягчить горесть Владимира своим отсутствием. Несколько раз она озиралась на башню и устремляла взоры на окно, которое чернелось на серой стене, как могильная яма. Она не промолвила ни одного слова с верною своею спутницею, и, пришед в уединенную свою комнату, бросилась на колена, и облегчила сердце теплою молитвою. Любовники, разделенные непроницаемыми стенами, душою были вместе: они мечтали друг о друге.

Вещун, вышед за ворота замка, свернул с дороги, ведущей в город, и пошел полем к русскому стану. Подходя к холму, возвышавшемуся на берегу реки и поросшему кустарниками, он был остановлен окликом стражи: «Кто идет!» – «Приятель», – отвечал вещун. «Русский или иноплеменник?» – спросил страж. «Слуга царский», – сказал вещун и смело пошел к толпе воинов, которые сидели на земле в кругу, без огня. «Кто ты таков?» – спросил его начальник стражи. «Я сказал уже, что я слуга царский; ведите меня к государю». С любопытством осматривали воины вещуна, его чудской наряд и удивлялись, что он говорит по-русски. «Не земляк ли ты наш, заблудший в иноземщине?» – спросил один из воинов. «Все мы дети одной матери, сырой земли, – отвечал вещун, – но время дорого, отправьте меня к царю». – «Теперь не пора: царь почивает, – сказал начальник стражи, – подожди с нами до утра». – «Невозможно: слово и дело[8]; я хочу говорить с государем!» – «Слово и дело! – повторил начальник стражи, понизив голос. – Ребята! свяжите его поясами, отведите в сторожевой полк и отдайте на руки воеводе Салтыкову[9]». Вещуну связали руки за спину, и три воина с обнаженными мечами повели его в стан.