Падение Ворона

Накрытый крахмальной скатертью стол был гораздо богаче оставшегося в соседнем дворе: черная и красная икра, вяленая и жареная рыба, раки, отборные овощи, изобилие спиртного… Но центровым блюдом стала уха, на которую все с удовольствием и набросились. Она была густой, наваристой, необыкновенно вкусной и пикантно пахла костром. Все проголодались и пока утоляли голод, практически не разговаривали.

К удивлению Ворона, обязательную к ухе водку, которую предложил хозяин, пить не стали. Лисица почему-то отказался, хотя на него это похоже не было, Фонарь сообщил, что уже три года не пьёт из-за проблем с сердцем, Удав держался как-то настороженно и без объяснений прикрыл рукой рюмку, Молот едва пригубил для приличия, Крест только развел руками и присоединился к большинству. Ворон ориентировался на старших и хотя ему хотелось выпить, тоже воздержался. Ему вдруг начало казаться, что в благодушной атмосфере дружеского застолья сгущаются тучи и воздух насыщается электричеством, которое обязательно прорвется громом и молниями.

Когда все сытые и довольные откинулись на спинки стульев, Молот вдруг многозначительно осмотрелся по сторонам, прищелкнул языком.

— А что, братское сердце, законы про воровскую скромность уже отменили? — саркастически спросил он, обращаясь к Кресту.

— А ты что, до сих пор не заметил? — улыбнулся Крест и осмотрел других «законников», как бы приглашая и их к щепетильному разговору.

— Да, брат, многое изменилось, — обтекаемо сказал Фонарь.

— А вы ко мне приходите на Лысую гору, — не успокаивался Молот. — Посмотрите, что у меня изменилось. И дом на четыре этажа, и сральники из золота… И никто не подумает, что я, когда был хранителем общака, запустил в него руку…

— У тебя сердце золотое, брат, — сказал Лисица. — И стальная честность. За это общество тебя и любит. Только действительно поезд наш под горку покатился. И хотя я совсем недавно, на сходке, говорил, что разжиревших барыг принимать, как своих не будем, это я фуфло гнал! На самом деле новые времена наступают. И фраера денежные скоро будут с нами за столами сидеть. И еще неизвестно, кто кому будет прислуживать!

Все замолчали. Лицо Молота вытянулось от изумления, да и Ворон растерялся от столь неожиданного поворота. А Пит продолжил:

— Вы ведь помните сходку, которую собирал Фитиль?

— Конечно! — кивнул Удав.

Фонарь ничего не сказал, но тоже кивнул. Кивнул и Крест. Ворон ничего про эту сходку не знал, а потому никаких знаков не подавал. Впрочем, у него ничего и не спрашивали.

— А что он говорил, помните?

Если «законники» что-то и помнили, то виду не подали. Так всегда спокойней.

— Так я напомню! — повысил голос Лисица. — Он говорил, что по-новому надо работать. И от жирных богачей мы никуда не денемся, они всем заправлять будут, и обычный «блат» под себя подогнут! И что надо расширяться, уходить туда, на запад…

Лисица махнул рукой, указывая направление, хотя запад находился в противоположной стороне. Но никто его не поправил.

— Так вот, Ворон — он и есть посланец нашей общины. Он уже успешно работает в Карне. И местных босяков поприжал, и контакты установил… Словом, всё у него идёт правильно…

«Законники» закивали. Особенно активно кивал Удав.

— Должен сказать, что Ворон — парень очень старательный…

Молот едва заметно улыбнулся — каждому, даже старому бродяге, приятно, когда хвалят его сына.

— Парень бескорыстный, — продолжал Лисица. — Дисциплину держать умеет. Правда, с девчонкой этой неувязка вышла… Ну, что ж, и от неё тоже пользу получить можно…

Он внимательно осмотрел всех присутствующих.

— Многие говорят, что это он под меня работает. Вроде бы я его послал, и он мне место греет. Но это не так!

Пит покачал головой.

— Он для нас всех места греет. Он дорогу прокладывает. Он — пионер. Знаете, что такое пионер?

«Законники» переглянулись.

— Ну, как же! Эти пацанчики такие, активисты, с галстуками ходили, — вспомнил Фонарь.

— Да нет, братец, — снисходительно покачал головой Лисица. — Пионеры, это первопроходцы. Вот они Америку осваивали, золотые прииски находили, стрелялись за участки, свои столбы устанавливали. Но закон соблюдали. Если зарегистрировал участок — то всё! У них там полиции не было, они сами порядок наводили. И если кто-то на чужой участок залез да откопал там самородок, то разговор короткий — или пристрелят на месте, как собаку, или повесят!

— А чё ты на меня так смотришь? — спросил вдруг Удав.

— Да я на всех смотрю! — ответил Пит. — И на Молота смотрю, и на Ворона, и на Фонаря, и на Креста… На реку смотрю… Нравится мне здесь. А чего ты стремаешься?

— Да не стремаюсь я, — вроде безразлично ответил Удав, но взгляд отвел.

— А я знаю, что ты позавидовал, когда я стал дорогу в Карну прокладывать, — сказал Пит. — Слышал я, что ты хотел всё изменить. Хотел своего человечка поставить, чтобы самому руководить этим делом…

— С чего ты взял? — грубо спросил Удав. — Или что в голову пришло, то язык и мелет? Ты не с полублатным базаришь! Это его ты офоршмачил при всех и оставил оплёванного. А сейчас ты со мной трешь!

— А ты что, такой важный?