Падре Агостино

А. В. Амфитеатров Падре Агостино

Изъ раздла «Италія»

Я жилъ уже около мсяца во Флоренціи, «все видлъ-высмотрлъ» и въ одно прекрасное утро всталъ съ сознаніемъ, что мн смертельно прискучила Firenze la bella съ ея Cascine, съ ея ушедшими подъ облака Fiesole и Certosa d'Ema, съ ея живописными мостами на Арно, этой рк-хамелеон раза по три въ день мняющей цвтъ своихъ быстрыхъ водъ Loggia d'Orcagna перестала изумлять меня своимъ Персеемъ, Palazzo Uffizi — Медицейской Венерой, Palazzo Piti — рафаелевскими «Видніемъ Іезекіиля» и «Мадонной della seggiola». Въ виду этого я вытащилъ изъ-подъ кровати чемоданъ и принялся укладывать вещи, намреваясь вечеромъ ухать въ Сьенну. Такъ и объявилъ своему хозяину — синьору Alfredo Sbolgi — превосходнйшему малому на свой, флорентинскій манеръ. Онъ правда не могъ совершенно разстаться съ привычкой видть въ иностранц вола съ семью удобосдираемыми шкурами, но лично довольствовался всего одною великодушно оставляя форестьеру остальныя шесть для прокормленія будущихъ его padroni.

— Господи! такъ ли я слышалъ? Да разв это возможно — ухать сегодня? — воскликнула Альфредо съ жестомъ, достойнымъ Томазо Сальвини въ «Гладіатор».

— Почему же невозможно? — поинтересовался я.

— А потому, что безумно узжать изъ Флоренціи, когда въ нее только что прибылъ великій Монтефельтро.

Извстіе это произвело на меня очень малое впечатлніе. Имя Монтефельтро было мн неизвстно, а s-r Sbolgi былъ великимъ театраломъ и игралъ не послднюю роль въ клак флорентинскихъ театровъ Онъ зналъ по именамъ всхъ оперныхъ пвцовъ и каждое утро сообщалъ мн съ таинственно-восторженнымъ видомъ: сегодня прибылъ въ городъ и celebre Manfredi, сегодня дебютируетъ въ Pergola — il distinissimo Sylla Carobbi, сегодня — въ Pagliano бенефисъ (serata d'onore della bellissima Bulycioff — нашей соотечественницы, удивлявшей тогда Флоренцію столько же своимъ голосомъ сколько и наружностью: grande grossa, blonda — большая, толстая блондинка три самыя драгоцнныя требованія флорентинскаго вкуса? г-жа Булычева удовлетворяла всмъ тремъ, и добрые флорентинцы, не стсняясь вопіяли, слушая ее въ «Лоэнгрин: — Это больше чмъ женщина! Статуя, Венера Медицейская!

— Нтъ ужъ s-r Альфредо! — отвчалъ я баста! — не удивите вы меня никакимъ Монтефельтро… Хоть самъ Котоньи прізжай не останусь: надола мн ваша Pergolla.

— Но, синьоръ! — возразилъ Альфредо — вы заблуждаетесь, Монтефельтро — не артистъ онъ — монахъ, проповдникъ…

— И вы, s-r Sbolgi, не нашли для меня приманки лучше монашеской проповди? А еще либералъ! Еще надъ постелью повсилъ портретъ Гарибальди!.

— S-r! Падре Агостино — необыкновенный монахъ. Вы знаете: у меня быль братъ въ „тысяч“, и его разстрляла папская сволочь… но предъ падре Агостино я преклоняюсь: онъ патріотъ, и когда онъ говорить… вы понимаете… я не фанатикъ — мое убжденіе: религія — вещь прекрасная, но намъ, бднякамъ, она слишкомъ дорого обходится. Однако, когда падре Агостино говорить, я плачу.

Изъ-за такой диковинки, какъ патеръ-патріотъ, заставляющій плакать легкомысленныхъ флорентинцевъ, во время оно спалившихъ на своей Piazza della Signoria — Джероламо Савонароллу, а потомъ построившихъ на мст ужаснаго костра нецензурный фонтанъ Нептуна — ужасъ чопорныхъ англичанокъ-пуристокь, — стоило остаться На другой день я слушалъ Монтефельтро въ Cattedrale, и, долженъ признаться, никогда не выносилъ боле сильнаго впечатлнія отъ живой рчи. Cattedrale (Santa Maria del Fiore) — одно изъ громаднйшихъ зданій Италіи — совмстная работа Флоренціи, Каррары и Сьенны — зданіе, въ обыкновенное время пустынное. Обычное число богомольцевъ-хотя и довольно почтенное: Флоренція городъ все-таки боле религіозный, чмъ, напримръ, Миланъ или Туринъ, теряется въ величественномъ простор этого храма Медичей. Теперь же въ немъ, что называется, яблоку некуда упасть По протекціи одного изъ членовъ русской колоніи, г. Б — это странный совсмъ объитальянившійся господинъ, полукатоликъ, полусведенборгіанецъ, лицо очень уважаемое во Флоренціи — я получилъ мсто у самой каедры. Послушали вытье плохихъ пвчихъ и рокотъ органа, величественно разносившійся подъ грандіознымъ куполомъ Брунеллески Равнаго этому куполу по смлости свода нтъ въ цломъ мір, предъ нимъ преклонялся, какъ предъ чудомъ, даже не знавшій предловъ своей фантазіи, Микель Анджело Буонаротти Наконецъ, на каедръ появился монахъ, то былъ самъ падре Агостино.

Онъ изъ тхъ людей, къ кому сразу тянетъ. Представьте себ человка въ сутан, средняго роста худощаваго, съ блднымъ длиннымъ лицомъ, очень тонко и изящно очерченнымъ, съ большими темными глазами, окруженными синими внчиками. Взглядъ не вдохновенный, но глубокій и вдумчивый. Монтефельтро проникновенно смотритъ не на толпу а куда-то дальше ея и тамъ черпаетъ матеріалъ для своей рчи