Падшая женщина

Как объяснить это пятнадцатилетней девочке, с нетронутым телом и неповрежденной душой, перед которой расстилается целая жизнь, словно один бесконечный праздник?

— С ним уже случилось все самое худшее, — тихо сказала она. — Ему больше нечего бояться.

Побег из города, однако, пришлось отложить. При каждом удобном случае Мэри донимала мистера Джонса расспросами о Бристоле, где он учился ремеслу. Он утверждал, что это самый большой город после Лондона, — не то чтобы он при этом видел Лондон, но исходя из всего, что она услышала, Мэри сделала вывод, что на самом деле Бристоль мало чем отличается от Монмута. Она попробовала разузнать у Дэффи о ближайших городах, до которых можно добраться за пару дней, но получила только лекцию об истории их основания и развития, начиная от времен Римской империи и до наших дней, и список того, чем они торгуют. Все это звучало довольно жалко. Если уж нельзя вернуться в Лондон, подумала Мэри, — к Цезарю и его ножу, — то лучше остаться на прежнем месте. Сидеть тихо, есть, что дают, и зарабатывать деньги.

Просыпаясь среди ночи, она успокаивала себя тем, что оглядывала комнату на чердаке. По крайней мере, у нее есть место в кровати, а не просто соломенный тюфяк. По крайней мере, одеяло не кишит блохами. В стенах нет дыр, через которые свищет ветер. Никто не барабанит кулаками в дверь, требуя платы. Она держит себя в чистоте, никто до нее не дотрагивается. Мэри лежала на кровати и представляла себе самое худшее, что было в Лондоне, чтобы ощутить хоть какую-то благодарность судьбе. Здесь, на Инч-Лейн, она может смотреть на луну сквозь окно, вместо того чтобы подставлять лицо ее холодным лучам в тупике за Крысиным замком… где все еще сидит Куколка, синяя и начинающая разлагаться, теперь, когда пришла оттепель.

Мэри перевернулась на другой бок. Спиной она ощущала ровное тепло Эби. Нет, она не будет думать о Куколке. Что прошло — то прошло, и нечего об этом вспоминать.

Эби была в том странном состоянии между сном и бодрствованием, когда до нее донесся голос лондонской девчонки.

— Эби, — прошипело где-то у нее над ухом. — Ты спишь?

Эби услышала, как она заворочалась и взбила подушку.

— Я не могу уснуть. Слишком устала.

Эби застонала и уткнулась лицом в одеяло.

— Мне кажется, Джонсы не должны так с тобой обращаться, — заметила Мэри.

Эби чуть приподняла голову с подушки, как черепаха, и немного подумала. Не только над тем, что было сказано, но и зачем это было сказано.

— Одна моя подруга, — продолжила Мэри, — всегда говорила: «Никогда не расставайся со своей свободой».

Эби поразмыслила и над этими словами.

— Ты знаешь, что такое свобода? Когда принадлежишь только сама себе?

— У меня никогда не было, — сказала наконец Эби.

— Не может быть, — нетерпеливо возразила Мэри. — Что было до того, как тебя продали в рабство? Когда ты была маленькой и жила в Африке?

Эби потянулась.

— Нет, — медленно сказала она. — Тогда я принадлежала королю.

— Какому? Королю Георгу?

— Нет. Нашему королю. Я, и моя мать, и многие, многие, сотни, женщины, дети — мы все принадлежали королю.

— Как? — поразилась Мэри. — Ты была рабыней даже там, в Африке?

Эби неловко пожала плечами.

— М-м-м… это была семья. Он был отец.

— Так, значит, твой отец держал тебя в рабстве?

Ничего не понимает, подумала Эби и зевнула.

— Была неплохая жизнь. Мало работы, много еды.

— Но он продал тебя белым?

Эби спрятала нос в подушку. Об этом она вспоминать не любила.

— Было нужно оружие, — приглушенно выговорила она.

Тишина длилась так долго, что она начала проваливаться в сон, но Мэри Сондерс заговорила снова:

— Почему у тебя на плече написано «Смит»?

— Был хозяин.

— Тот, который привез тебя в Англию?

— Нет, другой.

— Сколько вообще у тебя было хозяев на Барбадосе? — с любопытством спросила Мэри.

— Не помню.

— Знаешь, а в Лондоне полно людей вроде тебя.

— Вроде меня? — хрипло повторила Эби и опять подняла голову.

— С черными лицами, — пояснила Мэри и хихикнула. — Я хочу сказать, с черным всем.

Это было кое-что новое. Эби кашлянула. В спящем доме это прозвучало слишком громко.

— Сколько? — прошептала она.

Одеяло чуть натянулось — Мэри Сондерс пожала плечами:

— Много.

— Но сколько? — С тех пор как доктор привез ее в Монмут, Эби видела всего троих чернокожих. Все они были лакеями у путешествующих джентльменов; ни один не жил в городе.

— Откуда я знаю? — немного высокомерно отозвалась Мэри. — Много. Может быть, по два на каждую оживленную улицу.

Эби попыталась представить, как это может выглядеть.

— Хозяева отпускают их на улицу? — спросила она спустя целую минуту.

— О, у большинства из них нет хозяев. В Лондоне полно беглых. Весь Ист-Энд кишмя кишит свободными неграми. У некоторых даже жены-англичанки.

— Но свободные женщины? Есть?

— Конечно есть. Я знала одну индианку, которую хозяин просто бросил — чтобы не платить за дорогу до Голландии. Да, и еще есть клуб, где все девушки — черные.

— Клуб? — Эби представила себе собрание почтенных торговцев на втором этаже «Кингз армз».

Мэри нетерпеливо вздохнула.

— Ну, место, где девушки танцуют. Клуб.

— Для белых?