Падшая звезда

И толстяк, как ни странно, покорно отдал билет, принял стопку золотых, побрёл к выходу. Лист тут же подмигнул отирающейся неподалёку девчонке в потрёпанной одежде:

— Хочешь послушать не под дверью? Одно место освободилось.

— Но у меня нет денег…

— Зато у тебя есть настроение. Заходи!

При виде принца и его телохранительницы глаза Листа на мгновение расширились, а зрачки, наоборот, сузились в две щёлки.

— Надеюсь, — улыбнулся Айселит, — нас вы не завернёте, маэстро?

— Нет, — коротко ответил Лист. Сглотнул и повторил. — Нет! Проходите, прошу вас.

Расположившись на одной из невысоких, но широких и мягких скамей, Ниррит шепнула:

— Мне кажется, он тебя узнал.

— Сильно сомневаюсь, — сказал принц. — По-моему, он просто наткнулся на твою защиту, оценил её и испугался.

Ниррит покачала головой. Конечно, она распознала в Листе магический потенциал, но всё равно данное Айселитом объяснение показалось ей излишне простым. Да и её собственное объяснение не удовлетворяло. Маэстро ничуть не походил на тех, кого можно впечатлить пышным титулом или магической властью.

А потом, минут через десять, начался концерт.

Лист играл на каком-то замысловатом струнном инструменте; Паутинка, похожая на девочку-подростка — на свирели. При первых же звуках зал окончательно затих. И в наступившую тишину на мягких лапах переливчатых нот вошло странное волшебство.

Лёгкое, звонкое, невесомо прозрачное.

"Да, эта пара умеет играть", — подумала Ниррит.

А потом Паутинка опустила свирель, и мысли кончились.

Серый плащ, копна волос

Да гитара за плечами.

Ветром унесён вопрос,

Правит мыслями молчанье.

Величайший из певцов

Мне поведал на пороге:

"Пахнет тайной пыль веков,

Только слаще — пыль дороги…"

Позже Ниррит Ночной Свет запишет эту и другие песни. Позже удивится: как же так? Простые слова, неточные рифмы… откуда же взялось чудо?

Может быть, не зря Лист, добровольный привратник, впускал лишь тех, кто способен разделить нужное настроение?

Сонный сбросил я покой,

Позабыл дела, забавы.

Влагой пахнет над рекой,

Палою листвой — в дубраве,

Пеплом — стынущий очаг,

Скошенной травою — в стоге.

Пахнет золото… никак.

Чем же пахнет пыль дороги?

И голос не так уж громок, всего лишь чист. Скажите мне, в чём же дело, маэстро Лист?

Много видел я путей,

Много ездил, брёл и плавал.

Много пел — и без затей

Выпивку бродягам ставил.

Кроме истины одной

Нет иных, и видят боги:

Пахнет хлебом дом родной,

Только слаще — пыль дороги.

И снова, без паузы, живой голос сменило пение свирели.

Музыка журчит в тишине, странным образом не мешая ей, а наоборот — дразня. Выманивая. "Ну, скажи хоть полслова. Будь смелее, малышка!"

Последний, почти слишком резкий аккорд…

Тишина заговорила голосом Листа. Негромкий, раздумчивый речитатив, меняющийся вместе со стихом от строчки к строчке:

Постаревший огонь — это пепел… и свет.

Цену слов знает мистик, сломавший обет.

Быль и небыль, холодное эхо небес.

Мир чудесен — но в мире не сыщешь чудес.

…Только кто-то упрямо встаёт на крыло.

Кто-то, руки в крови, всё же тянет весло.

Кто-то смотрит на звёзды и видит себя.

Кто-то дышит любовью и гаснет — любя.

Неужели тебе не наскучил твой сплин?

Что за радость — поверить, что ты тут один?

По могилам хромает твой пепельный конь,

И ты давишь в себе невечерний огонь…

Отрекись! Убеги! Путы в клочья порви,

Вольным ветром свободу свою улови!

Мир всё тот же? Он давит, он душит? Пускай!

Лист опавший укажет тропу в вечный май.

Свирель сквозь струны. Струны — за свирелью. И на два голоса, сквозь журчащий, шелестящий, дышащий перебор:

Открылась бездна, звёзд полна.

Ночная чаща зашумела.

Улыбка тайно и несмело

Вздох заморозила — до дна.

Уже кружится голова,

Душа торопится в дорогу:

Покинув тело, в выси, к богу,

Забыв неловкие слова.

Миг равен гордой тишине —

Предвечной, первосотворённой.

И небо падает короной,

И расправляет плечи мне…

И так до самого конца, чередуясь, как в гобелене чередуются нити основы и утка: музыка, песни, музыка, стихи. Музыка, музыка, музыка…

Концерт закончился. Лист с Паутинкой, поклонившись, ушли со сцены. Но собравшиеся в зале ещё долго сидели, словно оглушённые, и не сразу начали подниматься со скамей, чтобы разойтись, унося под сердцами искорки тихого чуда.

— Айсе, ты куда?

— Я хочу поговорить с ними.

— Тогда нам сюда.

На стук в двери гостиничного номера откликнулся грубый низкий голос:

— Мы ничего не заказывали!

— Пожалуйста, откройте, — попросил Айселит с вежливой непреклонностью, которую вполне можно было назвать королевской. Никакой угрозы, ни явной, ни скрытой. Просто уверенность, что просьбу удовлетворят. Холодная и незыблемая, как вершина Белого Рога в Седых горах.

— Откройте им, — сказал Лист. Он почти шептал, но стандартные заклятья звукоизоляции не мешали принцу слышать сквозь них… особенно когда рядом стояла Ниррит.

— Ты уверен? — спросил немногим громче обладатель ворчащего баритона.

— Это не просто поклонники. Открой, Донжон.

Номер не представлял собой ничего выдающегося. Нормальный (по меркам Энгасти) трёхкомнатный люкс. А вот находящиеся в нём…