Падшие

Школа «Меч и Крест» совсем не похожа на Саванну. Безжизненное, бесцветное место, куда ее отправили по решению суда. На днях она подслушала, как папа говорил по телефону с директором, кивая, словно рассеянный профессор: «Да-да, возможно, лучше всего будет, если за ней смогут постоянно присматривать. Нет-нет, мы вовсе не хотим вмешиваться в вашу работу».

Отец явно не понял, в каких условиях будут «присматривать» за его дочерью. Школа «Меч и Крест» больше всего походила на тюрьму строгого режима.

– А что вы говорили насчет камер? – спросила Люс воспитательницу, торопясь покончить с обзорной экскурсией.

– Камеры. – Та указала на небольшое устройство с мигающим красным огоньком, свисающее с потолка.

До сих пор Люс их не замечала, но стоило воспитательнице показать, как поняла, что камеры здесь повсюду.

– Видеонаблюдение?

– Именно так, – со снисходительным одобрением кивнула воспитательница. – Мы разместили их на виду, чтобы вы о них не забывали. Мы следим за вами везде и всюду. А потому лучше не делать глупостей. Если это, конечно, в ваших силах.

С каждым разом, когда кто-нибудь заговаривал с ней словно с полнейшей психопаткой, Люс все больше и больше укреплялась во мнении, что так оно и есть.

Все лето ее терзали воспоминания. И во сне, и в редкие минуты, когда родители оставляли ее одну. В той хижине явно что-то произошло, и все, включая Люс, хотели только одного: выяснить, что именно. Полиция, судья, социальный работник – все пытались вытрясти из нее правду, но Люс знала не больше, чем они.

В тот вечер они с Тревором, шутя и подначивая друг друга, спустились к пляжным домикам у озера, подальше от остальной компании. Она попыталась объяснить, что это одна из лучших ночей в ее жизни, пока та не превратилась в самую худшую.

Сколько раз Люс снова и снова мысленно возвращалась в ту ночь, слышала смех Тревора, ощущала прикосновение его рук и пыталась убедить себя, что ни в чем не виновата.

А теперь каждое правило и предписание в «Мече и Кресте» словно утверждало, будто она действительно представляет угрозу для других и нуждается в надзоре.

На ее плечо легла крепкая ладонь. Воспитательница.

– Слушай, если тебя это утешит, ты тут далеко не худший случай.

Первый человеческий поступок. Люс не сомневалась, что он, по идее, должен ее приободрить. Но ее отправили сюда из-за парня, погибшего при невыясненных, подозрительных обстоятельствах. А ведь она с ума по нему сходила. И тем не менее, поди ж ты, она «далеко не худший случай». Люс задумалась, с чем же еще им приходится иметь дело в «Мече и Кресте».

– Ладно, с ознакомлением покончено, – заключила воспитательница. – Дальше давай сама. Вот карта, если тебе понадобится еще что-нибудь найти.

И вручила девушке ксерокопию грубого, нарисованного от руки плана, при этом глянув на часы.

– У тебя еще час до первого занятия, а моя мыльная опера начинается в пять, так что, – она махнула рукой в сторону Люс, – исчезни. И не забудь, – она последний раз показала на устройства под потолком, – камеры следят за тобой.

Прежде чем Люс успела ответить, объявилась тощая темноволосая девчонка и погрозила ей длинным пальцем.

– О-о-ой, – поддразнила та голосом, каким обычно рассказывают страшилки, пританцовывая вокруг Люс. – Камеры следят за тобо-ой.

– Убирайся отсюда, Арриана, пока я не устроила тебе лоботомию, – одернула воспитательница, хотя по краткой, но искренней улыбке стало понятно, что она по-своему привязана к безумной девице.

Столь же ясно, что Арриана не отвечала взаимностью. Продемонстрировав в ответ непристойный жест, она уставилась на Люс, явно намереваясь зацепить и ее.

– А вот этим, – воспитательница яростно черкнула что-то у себя в бумагах, – ты заработала себе поручение. Покажешь тут все маленькой мисс Солнышко.

Она кивнула на Люс, которая в черных ботинках, черных джинсах и черном свитере выглядела отнюдь не солнечно. В разделе «Форма одежды» интернет-страничка «Меча и Креста» жизнерадостно сообщала о том, что, пока учащиеся отличаются хорошим поведением, они могут одеваться, как им вздумается, лишь с двумя небольшими оговорками: стиль должен быть сдержанным, а цвет – черным. Те еще вольности.

Водолазка, которую утром мама заставила Люс надеть, была немного ей велика и не красила фигуру. К тому же главное ее украшение – густые черные волосы, ниспадавшие до самой талии, теперь были почти полностью обрезаны. Пожар в хижине подпалил ей прическу, оставив проплешины, и после долгой поездки в гробовом молчании домой из Довера мама усадила Люс в ванну, достала папину электробритву и, не произнеся ни слова, обрила ей голову. За лето волосы слегка отросли – как раз настолько, чтобы некогда великолепные локоны теперь спадали нескладными завитками чуть ниже ушей.

Арриана смерила ее взглядом, постукивая пальцем по бледным губам.

– Превосходно, – заключила она, шагнув вперед, чтобы взять Люс под руку. – Я как раз подумывала, что мне пригодился бы новый раб.

Дверь в вестибюль распахнулась настежь, вошел высокий зеленоглазый парень.