— Это лекарственный чай, — сказал Самаэль. — Он успокаивает душу. Пажитник, полынь, шалфей и нечто чрезвычайно секретное. Это смесь, готовить которую я научился у человеческой женщины по имени Ивонн.
— Смертной женщины?
— О которой я был очень высокого мнения. Ну, мне так говорили.
— Говорили?
— Ангелы не помнят свои жизни до падения.
Я ощутила странный и очень неожиданный укол ревности из-за этой женщины. И это было безумием.
Я нахмурилась.
— Это она изображена на той картине? Рыжая?
Самаэль кивнул, глядя на греющийся чайник.
— Ивонн была целительницей, которая жила тысячу лет назад, — он прислонился к каминной полке, опустив голову на руку. Я впервые почувствовала от него какую-то изнурённость. Когда чайник засвистел, он снял его с крючка, не используя ткань или какую-то прихватку, просто взял горячий металл голой рукой.
Он разлил кипящую воду по кружкам, и пар клубился в воздухе вокруг него. Он передал мне кружку, опустился в своё кресло, затем посмотрел на меня поверх края кружки. Струйки пара вились перед его лицом. Даже чай был его способом спрятаться.
— Перед встречей с ней я был в сражении.
— Со смертными?
Он сощурил свои серые глаза.
— Ты так и будешь перебивать?
Одной рукой я держала горячий чай, другой прижимала одеяло к груди. Я ждала, когда он продолжит.
— Это была священная битва — ангелы сражались с демонами.
Я уставилась на него, и ужас стиснул моё сердце.
То есть, существовало что-то похуже ангелов?
Глава 26
Лила
— Погоди… демоны? — пролепетала я. — Демоны существуют?
Сердито глядя на меня, Самаэль замер абсолютно неподвижно и позволил молчанию повиснуть в воздухе.
— Продолжай, — прошептала я.
— Спасибо. Я был на Острове Крапивников, сражаясь с армией великой демоницы Лилит, и ей едва не удалось убить меня. Она оставила меня истекать кровью на камни и почву, моя голова была почти полностью отделена от тела.
Я хотела услышать о ней подробнее, но больше не собиралась его перебивать.
— Ивонн видела, как это случилось. Она пряталась в лесу и наблюдала за сражением. Мы потерпели сокрушительное поражение. Но когда битва закончилась, Ивонн украдкой вышла из-за деревьев, за которыми она скрывалась. Она начала исцелять раненых ангелов одного за другим. Моё состояние было самым тяжёлым, и на восстановление ушли месяцы. После этого мы остались друзьями.
Моё одеяло начало сползать — Самаэль это заметил — и я подтянула его обратно.
— Просто друзьями?
— Я был не в её вкусе.
Я кивнула.
— Высокомерный и кровожадный?
— Ей не нравились такие мужчины. Прекрати перебивать. Мы остались друзьями, но смертные не относились к ней так же по-доброму, как и я. Они считали её ведьмой, — мне показалось, что на мгновение я увидела извивавшиеся вокруг него пылающие цепи. — Твой вид обладает изумительной склонностью к жестокости.
Я собиралась напомнить ему о телах, которые он развешивал на стенах замка, но держала язык за зубами.
— По причинам, которых я не помню, ангелам не разрешалось учить смертных нашим небесным секретам, — сказал Самаэль. — Полагаю, вам нельзя было доверять. Но я хотел, чтобы она умела защитить себя на случай, если охотники на ведьм придут за ней, так что я научил её секретам сражения, небесного искусства ведения битвы. И тогда я пал. Но я мало что помню до падения. Это забрали у меня.
Он умолк, глядя в свой чай. Когда он встретился со мной взглядом, в его серых глазах стояла глубинная скорбь, от которой к моему горлу подступил ком.
— Вот в чём проблема быть Падшим. Мы хотели бы рассказать что-либо смертным и… — его предложение оборвалось. — Ну, другие хотят.
— Что это означает — пасть? — спросила я.
Что-то в его лице выглядело потерянным. И это безумие, поскольку он был Ангелом Смерти. Он не нуждался в защите.
Самаэль нахмурился, глядя на меня поверх своей кружки с чаем.
— Как только ты пал, ты забываешь почти всё. Ты забываешь смысл. Главным образом это ощущение, будто ты когда-то был целым, а теперь сломлен. Но я смутно припоминаю вещи, которые делал раньше, и они имели смысл. И раньше я не беспокоился о правильном и неправильном. Я помню раздирающее чувство потери при падении, словно из меня выдрали мою душу. Я был пустым. Ничто ничего не значило, никто ничего не значил. После падения мною часто овладевала ярость, я хотел разрушать, стирать людей в порошок. Я пытался исцелить себя смертью, восстановить своё величие как Яда Божьего.
В его глазах появилось загнанное выражение, на подбородке напрягся мускул.