Падшие в небеса. 1937

– Бее! Бее! – вновь показалось, что звучит этот тревожный и обреченный звук отары овец, идущей на убой.

– Бее! Бее!

Павел сглотнул слюну. Было противно и в то же время невыносимо терпеть. Если он выльет мочу в штаны, через двадцать минут они станут «колом». Замерзнут и превратятся в ледяные сапоги! Клюфт окоченевшими пальцами попытался расстегнуть ширинку. Это удалось не сразу. Но все, же удалось. Через пару минут Павел облегчился себе под ноги, так же, как и окружавшие его соседи. Моча забрызгала ботинки, и желтые капли моментально превратились в маленькие блестящие камешки льда. Они на морозе выглядели, как сказочные россыпи драгоценностей. Сбоку раздались всхлипывания. Это рыдал какой-то молодой арестант. Совсем юный парень хныкал как ребенок. Конвойный то и дело матерился на него.

– Он не может расстегнуть штаны. У него нет прорешки. У него комбинезон. Он обоссался… – шепнул сосед.

Павел зажмурил глаза. Он представил, как в валенки этого человека стекла его же собственная моча. Она хлюпала в войлочном плену, впитываясь в портянки.

«Хорошо, что на этапе нет Пермякова… он бы уже погиб. Он не выдержал бы… Они мучают нас для чего-то! Не могут же они мучить нас просто так?! Ради чего-то они все-таки мучают нас! Просто так нельзя издеваться над человеком! Просто так издеваются душевно больные люди! Маньяки! Не могут же все эти солдаты и офицеры быть маньяками?! Не может же полстраны быть маньяками? Больными? Но для чего, же они мучают нас? Ради какой такой цели?!» – подумал Павел и покосился на конвоира.

Тот поймал его взгляд и, вздохнув, кивнул вперед. Павел сначала не понял, что солдат подает ему какой-то сигнал. Но военный еще раз кивнул головой по ходу движения. Клюфт посмотрел вперед. Где-то в километре от дороги виднелись избы. Это было село. Оно разбросалось по пригоркам пологой горы. А сбоку, совсем рядом с дорогой, высилась большая белая церковь. Вернее, это было все, что осталось от некогда крупного собора. Возможно, самого высокого здания в округе.

Белые, изящные линии колокольни нелепо завершались тупым обрубком. Куполов не было. Вместо них полуразрушенные стены кирпичной кладки. Стекол на окнах тоже нет. Да и вообще церковь выглядела как «больная тифом». Видно, ее пытались снести, но не смогли. Стены с трудом, но выдержали натиск «воинствующих атеистов». Стая ворон кружилась, как ни в чем не бывало. Черные большие птицы дико кричали, завидев приближение колонны и машин. А зэков вели к церкви. Павел понял: это и есть их первый привал на пути в зону. У здания собора колонна изогнулась и, упершись в стену, остановилась. Команда над головами разнеслась как облегчение:

– Стой! По одному внутрь заходи! – крикнул какой-то офицер.

Его до этого момента не было видно. Он выскочил перед строем, как «чертик из табакерки». Зэки поспешно начали толкаться у больших ворот. Два солдата со скрипом отворили створки и отскочили вбок. Толпа хлынула внутрь собора. Люди с облегчением гудели и весело приговаривали соседям о наступившем блаженстве. Но тут, же облегченные возгласы сменились разочарованным воем. Все, кто оказывался внутри, медленно и нехотя проходили к центру полуразрушенного здания.

В церкви оказалось холодно так же, как и на улице. Да и как там могло сохраниться тепло, если не было ни одного целого и неразбитого окна и печки. На полу лежали огромные кучи сена. Вместо алтаря поленья досок и бревен. Стены облуплены, исписаны какими-то мелкими надписями. Над головой дырявая крыша. Резкие хлопки крыльев голубей и ворон, и стон… стон… стон…

Люди причитали от ужаса увиденного! Многие падали на холодное сено у ног и плакали. Некоторые зэки, обреченно раскинув руки, пытались сгрести с каменного пола мусор и траву. Но кто-то из арестантов примостился в углу и с наслаждением справлял нужду «по-большому». Эти полусогнутые фигурки, сидящие на корточках и испражняющиеся в разрушенном храме, были нелепым и страшным видением! На них дико и обреченно со стен смотрели полустертые лики святых, сохранившиеся на остатках росписи собора.

Павел стоял и созерцал все это. И ему стало плохо. В глазах потемнело. До плеча дотронулась чья-то рука.

– Ну, что? Вы, я вижу, согласны? Вы, я вижу, решились?! Вы молодец… – прошептал знакомый голос.

Павел не хотел оборачиваться. Он знал, «кого» сейчас увидит. Он увидит дьявола-искусителя! Да, да, дьявола! Может, он как раз и выглядел так «в том» саду с яблоком в руке?

Но это был Фельдман. Он вновь повторил вопрос. Он был настырен:

– Вы не сильно-то принимайте все это близко к сердцу. Лучше вон к двери давайте подходите. Сейчас там должны пайку принести, – Борис Николаевич подтолкнул Павла в бок.