Падшие в небеса. 1997 год

— Нет, ты меня не понял. Я любил Веру Щукину! Понимаешь, Клюфт, мы с тобой любили одну женщину.

— Что? — Клюфт привстал с кровати. Он даже не хотел понимать сказанного. Ему не хотелось понимать слов этого страшного старика.

— Да, Так получилось! Мы любили с тобой одну женщину. И это факт. Сейчас, я могу тебе сказать это! Прошло много лет. Ее нет. Я знаю, она умерла. Я знаю. Я наводил справки. Поэтому сейчас я могу тебе это сказать. Клюфт закрыл глаза и замычал. Он все понял! Он не хотел этому верить, но он понял! А Вера? «Неужели она его предала? Неужели она не понимала, что хочет этот человек? Неужели она его предала? Нет!». Маленький покосился на Павла и грустно добавил:

— Ты зря, зря так реагируешь. Ты думаешь, Вера сломалась тогда? Нет! Она не сломалась. Она не отступила! Она была верна тебе! Она сделала тогда то, что я сказал, написала письмо, потому что она тебя любила и хотела спасти! Павел вздрогнул. Он не ожидал. Он хотел это услышать, но не верил, что это человек ему скажет такое!

Клюфт, медленно поднявшись, сел на краешек кровати. Ему было тяжело. Маленький ждал. Он пристально смотрел на Павла.

— Ты все врешь! Ты просто хочешь сделать мне больно. Ты лгун! Зачем это тебе?

— Павел Сергеевич спросил это тихо, он обреченно кивал головой в такт своим словам.

— Нет, я не хочу делать тебе больно. Мне это не нужно. Но мне, почему-то захотелось сказать тебе правду. Может потому что мне уже много лет. И возможно я скоро умру. Хотя конечно я о смерти не думаю. Но поверь, у меня вдруг возникло это желание сказать тебе. Все! Все! Что бы вот так не умереть, не сказав правды.

— Какой правды? Какой? Той, что ты ради того. Что бы отбить у меня девушку отправил меня в лагерь? Это правда? А потом жил с ней и ждал, что она забудет меня и станет твоей женой?

— Ты сейчас можешь говорить, что хочешь. И думать! Но, я тебе скажу, а ты там сам решай. Я не хочу к тебе ходить и вот так тут оправдываться. Нет, не такой я человек. Но один раз я тебе скажу все. Что ты не знаешь. И может тебе станет легче. Клюфт молчал. Он напрягся. Его глаза наполнились слезами. Но заплакать перед этим противным ему человеком Павел Сергеевич не мог. Просто не имел права. Он бы тогда возненавидел себя! Показать свою слабость перед мерзким существом, которое изломало ему судьбу, было сродни унижению. Маленький пристально смотрел на Павла Сергеевича. Сквозь призму больших очков его глаза казались мертвыми. В них словно потухла жизнь. Никаких эмоций.

— Ты должен знать Клюфт. Что это я инициировал то дело с Поляковым. Этот рапорт написал в Москву я! Я решил это сделать, после того как он тебя чуть не застрелил. И если бы я это не сделал, то твое дело могло бы пойти совсем по другому маршруту. Оно бы пошло по линии Кэ Эр Тэ Де. А это если ты помнишь, не просто контрреволюционная деятельность, в которой тебя обвинили, а контрреволюционная троцкистская деятельность! А с троцкистами сам понимаешь, поступали быстро и четко. Тебя бы расстреляли, прямо в подвале нашей тюрьмы. Причем в недельный срок. Кстати твоя подельница и руководительница Ольга Петровна Самойлова была расстреляна через три недели после вашей очной ставки.

— Что? — едва вздрогнул Павел Сергеевич. Еще что-то спросить у него не было сил. Он так и сидел на краю кровати, сгорбившись и опустив как плети, руки на колени.

— Да, ее расстреляли. Ты должен это был знать. А потом, потом должны были остальных, в том числе и тебя.

— А Смирнов? Его тоже? — обреченно вымолвил Клюфт. Маленький вздохнул и кивнул головой:

— И Смирнов. И главного редактора тоже. Но не об этом. Ты должен знать. Что Вера непроизвольно тебе помогла. Я не смог отправить тебя в подвал, хотя и мог.

— Да, но ты смог отправить меня на расстрел в лагерь. Какая разница, где умирать, на бетонном полу или в сугробе? — грустно усмехнулся Клюфт.

— И тут ты не прав. Я знал, что часть осужденных повезут в Ванино, а там переправят морем в Магадан. Я так же знал, что доедут до Ванино не все. Будут три остановки. В Камарчаге для особого лагеря в Орешном. В Тайшете для особлага в Дмитровке, и в Улан Удэ, на пересылках будут сгружать народ. Часть пойдет в расход. Часть на рудники. Но никто из нас не мог знать, кого точно спишут!

— И что? Что? Мне, честно говоря, вообще наплевать, как ты там что знал. Я знаю одно, я оказался в истребительном лагере. И меня чуть не кончили. Чуть не поставили к стенке! — сказал с ненавистью Павел Сергеевич. Он сжал кулаки и тяжело дышал.

— Нет, еще не все. Я и тут попытался тебе помочь. Веришь или нет. Но я это сделал ради Веры. Не знаю почему.

— Прошу тебя, не трогай Верочку! Не трогай! И уходи отсюда! Пошел вон! — прошипел Клюфт. Он разозлился. Он вдруг почувствовал такой прилив сил и ненависти, какой не ощущал уже много лет. Он, готов был броситься на этого противного старика в очках с костяной оправой. Повалить его на пол палаты и придушить. Вот так сразу! Сжав горло ему как тому солдату нквдшнику, которого он задушил в бараке без крыши, шестьдесят лет назад. Но Маленький, словно не слышал этих слов. Он спокойно продолжал: