Падшие в небеса. 1997

Вилор знал, что говорит неправду. Он знал, что врет сам себе! Он так хотел ошибаться в своих убеждениях! Но он не мог этого не сказать, он не мог молчать, он просто устал это делать! И поэтому говорил, говорил страстно и жестоко. Это было какой-то обреченной банальностью, и звучало это слишком глупо – «любить свой народ». А какая-то приторная патетика, не имеющая ничего общего с реалиями жизни! Как вообще можно «любить или не любить свой народ»?! Это не обсуждается. У нормального человека таких сомнений просто не может быть. Как можно «не любить свою мать»? Или «не любить своих детей»? Но, у Вилора эти проклятые сомнения были! Он знал откуда они берутся, и он не хотел в этом признаваться и тем более не мог видеть, что происходит вокруг. Вот откуда раздались эти вспышки злости! Бредовые и бессмысленные! Злость больше походила на отчаянье. Вилору казалось, что он все вокруг сошли с ума. Что все живут не так, как должны жить. Щукин понимал, что нужно, что-то менять, но он не знал, как и самое страшное – он чувствовал, что окружающие его люди меняться не хотели, более того, Вилору казалось, что люди с каждым днем становились все хуже и хуже и делали все больше и больше ошибок. Какое-то внутренне чувство несправедливости в выбранном пути пугало и злило его. Вилор не хотел, чтобы люди, окружающие его, жили, так мелочно и как казалось, ему примитивно. Так бесполезно.

Вилор так хотел людей научить, так хотел им сказать, какие они делают ошибки, что можно все изменить и тогда жить действительно будет легче, нет, не легче, а приятнее и удобнее. Жить будет интересно.

Странные наивные мысли и идеи.

С ними он ложился спать и о их воплощении он мечтал. Мечтал, когда закрывал глаза, мечтал и знал, что это никогда не будет реальностью. Но, тем не менее, он снова и снова с каким-то обреченным упорством представлял себе в мечтах другую страну, с умным и богатым народом, который словно взявшись за голову, встряхнулся и изменил свою жизнь.

Но когда приходило утро, все вновь возвращалось, и разочарование, усиленное реальной неизбежностью и бесперспективностью грядущих будней, захлестывало его и делало злым и жестоким. Он становился грубым, как сейчас с Лидией. Он понимал, что так нельзя срывать злость тем более на дорогих ему людях, что в принципе никто не виноват в том, что происходит, но тем немее он срывался и ничего не мог с собой поделать.

«Почему я родился именно в этой стране? Может быть, Господь, так испытывает людей, поместив их в эту страну словно кроликов в лабораторию? Может быть, он делает это специально? Может быть это эксперимент? Имея все в конечном итоге не иметь ничего. Богатый и умный народ валяет дурака и специально устраивает себе дополнительные испытания? На кого мы все похожи? На кого? Нет, я знаю на кого, мы все похожи на какого-то зажиточного пьяницу. Человека опустившегося, пропойцу, который имеет роскошную квартиру, но уже давно не делал в ней ремонта. Человека, у которого есть шикарная мебель, но она вся заляпана грязью и пылью. Человека, владеющего уникальными фамильными драгоценностями баснословной стоимости, но хранящий их в мусорном ведре! Этот человек, спит на шелковом, дорогом белье, не раздеваясь и не снимая грязные ботинки. Это мы! Господи это так похоже на нас, нет. Стоп! Это так похоже на меня самого! Я рассуждаю и мечтаю, а сам? Что сам? Я, кто я такой? Выскочка, который возомнил себя новой мессией? Нет, нет, не мессией, а пророком! Нет, не пророком, это уж слишком я хватил, а вот судьей, да! Критиком! Кто я такой, чтобы присваивать себе это звание, должность «критика»? Я, ничтожность написавший парочку красивых стишков, говорящий «о высоком и чистом», а сам, сам заказываю убийство мужа своей любовницы?» – Щукин непроизвольно замычал от своих мыслей.

– Вилор, что с тобой? Ты меня слышишь? – Лидия трясла его за плечо.

Она испугалась. Он сидел с открытыми глазами и… словно спал. Он был рядом физически, но она чувствовала, он, где-то далеко. Он не с ней! Он в своих мыслях, он словно вышел из тела и гуляет по лабиринту своего сознания. Ей стало страшно, сильно страшно.

– Вилор, перестань меня пугать, слышишь! – вскрикнула Скрябина.

Щукин очнулся, он тяжело дышал, он посмотрел на Лидию смутным взглядом и, махнув рукой, грустно улыбнулся. Она достала бутылку с коньяком из-за бревна и поднесла ему ко рту.

– Вот, сделай пару глотков. Сделай! Легче будет!

Он улыбнулся и оттолкнул бутылку:

– Нет, не буду. Нет. Вот видишь, ты сама меня спаиваешь!

– Нет, ну ты даешь?! Ты меня пугаешь! Пугаешь! Что с тобой происходит? Что?

– Ты же знаешь! – Вилор вновь грустно ухмыльнулся. – Я хочу, чтобы ты приняла решение. Мы должны уехать! Ты должна принять это решение, причем быстро! Нельзя тянуть! Мы должны уехать!