Падший ангел

Присущие его творческой манере архаизация лексики и усложненная синтаксическая структура предложения становятся более обоснованными самим характером повествования. Лексические и морфологические аспекты литературной нормы сложились в португальском языке относительно рано — уже к концу XVI в.; вместе с тем упрощение фонетической системы, начавшееся в XVII в., относительно слабо затронуло северные говоры.[28] В частности, такая архаизация фонетического строя языка в большой степени характерна для сборников «Двадцать часов в паланкине» и «Новеллы о провинции Минью». В свою очередь в «Падшем ангеле» преобладает лексическая архаизация. Данная тенденция может быть объяснена стремлением реконструировать языковую среду, в которой существует протагонист романа, и усилить эффект «читательского присутствия» с помощью стилистических средств. Этой же цели в романе служит и большое количество заимствований из латинского языка в речи героев, причем К. Каштелу Бранку приводит жизненно-убедительную мотивировку — образование, полученное в католической духовной семинарии Калишту Элоем и его собеседником, аббатом Эштевайнша. Большое значение в разработке данного стилистического приема автор придает этимологической игре — например, такие историко-политические реалии, как «горбун» (синоним «легитимиста», гл. VII) и «пятнистый» (синоним «либерала», гл. XXXIV) находят неожиданное подтверждение в описании гардероба главного героя. Тем самым «книжное» в романе оказывается во взаимодействии с «бытовым», и это взаимодействие рождает иронический эффект, характерный уже для немецкого романтизма первой четверти XIX в.,[29] но в португальской романтической литературе появляющийся лишь в творчестве К. Каштелу Бранку.

* * *

Португалия XIX в. была страной с чрезвычайно низким уровнем грамотности — даже в начале следующего столетия почти восемьдесят процентов ее населения не умели читать и писать.[30] Вследствие этого творчество португальских писателей было адресовано достаточно ограниченной аудитории, и это обстоятельство не могло не привести к появлению так называемых «произведений с ключом», содержавших в себе намеки личностного характера. Сюжетная модель, избранная К. Каштелу Бранку, содержит в себе наряду с этими элементами и «бродячий сюжет». Само название романа отсылает нас к библейскому мотиву: «Тогда сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал» (Быт. 6 : 2). Как отмечает Э. Родригеш, этот мотив был достаточно распространен в европейской романтической литературе; в частности, в Португалии до К. Каштелу Бранку к нему обращался Ж. Б. де Алмейда Гаррет.[31]

Реальные прототипы некоторых героев «Падшего ангела» были установлены достаточно давно. Ж. де Каштру опубликовал в 1927 г. несколько статей, в которых доказал, что образ Калишту Элоя содержит в себе черты Домингуша де Барруша Тейшейры да Моты — дяди одного из соучеников К. Каштелу Бранку по Медико-хирургической школе в Порту. Это был родовитый дворянин, владевший поместьями в окрестностях Браги. Как и главный герой романа, он был знатоком истории и генеалогии; с Калишту Элоем его роднит и то, что в начале 1860-х гг. он избирался депутатом кортесов.[32] В политическом и идейном оппоненте Калишту Элоя, докторе Либориу, современники без труда узнали Антониу Айреша де Гоувейю (1828—1916), который в период работы над «Падшим ангелом» занимал пост министра юстиции в так называемом «весеннем кабинете» Б. Са да Бандейры, находившемся у власти с апреля по сентябрь 1865 г. Его конфликт с К. Каштелу Бранку относился еще к началу 1850-х гг. и имел сугубо личный, а не политический характер: К. Каштелу Бранку в печати раскрыл авторство анонимной сатирической поэмы «Почетные звания» (As Comendas), которая принадлежала перу А. Айреша де Гоувейи, вследствие чего последний вынужден был покинуть Порту; К. Каштелу Бранку намекает на этот эпизод в начале гл. IX «Падшего ангела».[33]

Вместе с тем данная в романе характеристика доктора Либориу — это не просто карикатура на личного врага. Не случайно масонская терминология его парламентского выступления о прогрессе и цивилизации (гл. IX) в следующей речи сменяется рекомендациями по наилучшему устройству тюрем (гл. XV). Отметим, что в обоих случаях К. Каштелу Бранку заставляет своего героя цитировать диссертацию А. Айреша де Гоувейи, опубликованную в 1860 г., т. е. как раз в те годы, когда происходит действие романа. Данная последовательность ставит знак равенства между масонским «построением храма» и бюрократическим «построением тюрьмы», что, по замыслу автора, должно вызвать критическое отношение читателя к проектам социального переустройства на рационалистической основе.