Оставшись наедине с собой, ПаФу стало легче. «Столбняк» рассосался, тело стало послушным. Повинуясь требованию мозга, тело переместилось на диван и обмякло. Сейчас он был не в состоянии о чем-либо думать. Он сидел и считал полоски обоев. От этого стало клонить в сон, ПаФ мирно задремал. Потом мирный сон стал обретать тяжесть, его обволакивало чем-то давящим, вязким и липким. Во сне ПаФ был глух и слеп.
Проснулся он вдруг очень резко, порывистым движением вырвавшись из чьих-то пут. Он поискал глазами часы. Стрелка как всегда плыла по своему вечному пути.
–Боже! Уже скоро вставать на работу!
И вдруг перед глазами возникла строчка из Той рукописи: «это можно было бы назвать утратой, кабы не было свободой…». А всё-таки правильно он тогда дал имена тем безымянным героям, хоть Главный и замазал их вместе с его премией. Главному собственно было абсолютно все равно, тем более, что повесть-то была некудышная. Но из уважения к авторским правам так не полагалось делать. А все-таки повесть сделала своё дело. ПаФ как будто познакомился с ПаФом и рассмотрел его со всех сторон. Да и Лёся наконец стала ему понятнее. Но тогда от этого понимания ему было только тяжелее. Врожденные медлительность и нерешительность стояли за спиной в полной растерянности. Именно этот период подвиг порывистую и решительную Лёсю на поиск решения проблемы.
И так, хоть и благодаря Лёсе, но свобода была вновь обретена.
Свобода – это здорово, но что с ней делать-то? -,
почёсывая нечмоканную теперь лысину, думал, растекаясь по мысли, ПаФ. В поисках опоры взгляд его скользил повсе тем же полоскам обоев. На пути оказались, мирно отмеряющие новую жизнь, часы.
–Опа! Опаздаю! Теперь точно опаздаю.
И он заторопился. На работу он всегда добирался пешком. Дом и издательство находились довольно близко друг от друга, да и доехать было практически невозможно. Надо было пересечь бульвар и пройти по узкому переулку с односторонним движением. ПаФ
был истинным обитателем старого центра города, и это было здорово, хотябы потому, что не нарушало целостности картины его внутреннего мира.
Работы в этот день было немного, но ту, что была, он делал механически, не вникая в содержание.
Рабочий день закончился. ПаФ, как обычно, с последними уходящими сотрудниками вышел на улицу. Мягкий вечер ласково дунул в лицо и устремился вдоль по переулку туда, к бульвару, чтобы там, в кронах деревьев схорониться, постепенно превращаясь из сумерек в плотную ночь. ПаФ ещё немного постоял у подъезда редакции, удивляясь перемене в погоде, и пошёл вслед за вечером к бульвару. Иногда он намеренно удлинял свой путь домой, скашивая вбок, чтобы большую часть пути идти по бульвару. Так как по своей натуре он был домоседом, то именно в такие вот минуты ПаФ подпитывал себя наблюдениями и эмоциями. А на бульваре было сразу все: природа, птицы, кошки и собаки, люди всех возрастов и, так казалось ПаФу, город здесь обретал свой голос, внешний облик и настроение.
Одним словом, сегодня был именно такой вечер. И вечер щедро делился с ним своими эмоциями. ПаФ принимал эти щедроты с благодарностью. Вот только пользоваться этим богатством он не умел. Вернее сказать, его от этого отучили ещё в детстве. Так решил сам ПаФ, опираясь на одну психологическую статью, прочитанную им в каком-то журнале. Редакции обмениваются между собой своими изданиями. В связи с этим такого добра было навалом всегда в редакции. И ПаФ, как и прочие сотрудники, брал иногда полистать на досуге какой-нибудь журнальчик.
Вот и теперь, шагая по бульвару, он пытался разобраться, почему все эти эмоции так в нем и перегорали. Они никогда не выходили наружу! Он хорошо помнил из детства, что его всегда стыдили родители, если он начинал плакать, говоря, что он уже большой, он мужчина, а потому не должен «распускать нюни». А в общественных местах никогда не позволяли при них громко смеяться или высказывать свои суждения. Эти правила очень четко запрограммировались в его сознании. Короче, он получился удобным для всех, вот только для себя чего-то не хватало.
Погруженный во все эти размышления и наполненный пока ещё не перегоревшими впечатлениями, ПаФ вернулся домой. После ухода Лёси он как-то по-женски опустился. Привычный педантизм остался при нем, но многое он теперь делал формально. Редко готовил, обходясь чаще бутербродами, реже стал убирать квартиру, правда, беспорядка тоже поубавилось с Лёсиным уходом. В общем он обрёл некую свободу.
–Свободу?– и ПаФ почесал лысину. Может быть и обрёл, вот только для кого? Похоже, утрата тоже была и гораздо более ощутимая. ПаФ не мог найти себя. Потерял!
Тёплый и ласковый вечер ушёл в густую, вязкую и прохладную ночь. Есть не хотелось, читать тоже. Телевизор он включал вообще очень редко. Компьютер надоедал на работе. Надо спать. Завтра выходной, время будет подумать…