Пагубная любовь

Священник был устрашающе многословен. Его красноречие походило на чуть раскрывшийся цветок, слегка политый плохим вином из Порто. Он казался человеком экспансивным.

Бразилец ломал себе голову, как бы завести разговор о споре, который был за ужином, — споре о том, две дочери у Силвестре или же три. Однако дело обошлось без подходов и околичностей. Священник сам заговорил об этом напрямик:

— Силвестре хороший человек, хороший прихожанин; пожалуй, он уж слишком погружен в заботу о своем благе, но кто в этом не грешен, если только это можно считать грехом! Впрочем, дорогой сеньор, у этого человека есть свое представление о чести, но оно не согласуется с религией милосердия и всепрощения. Ваше превосходительство заметили, как злобно он заявил, что у него только две дочери, когда я, не подумав, сказал, что их три. Я тотчас сообразил, что поступил неправильно, и согласился с ним против собственной совести; но ведь в конце концов я был у него в доме, при сем присутствовал уважаемый человек, и учтивость повелела мне умолкнуть...

— Да... Я заметил, что ваше преподобие против воли согласились, что дочерей было две.

— Вот по тому самому, что я заметил, что ваше превосходительство обратили на это внимание, я и считаю, что, по долгу священника, я обязан открыть вам истину, сеньор командор. Если хотите услышать эту историю... Да нет, ведь ваше превосходительство сказали, что у вас мало времени...

— Нет-нет, сеньор. Расскажите, пожалуйста, эту историю. Времени у меня много.

Аббат высунулся в окно и сказал слуге, чтобы тот отвел кобылу попастись на свежей травке. После этого он закрыл на щеколду дверь небольшого зала, в котором они сидели, усадил гостя в удобное штофное кресло, сам сел в другое кресло, обитое русской кожей, и начал свой рассказ:

— У Силвестре не две, а три дочери. Самую старшую — я ее крестил тридцать девять лет тому назад — зовут Мария. Двадцать лет назад она полюбила некоего подкидыша, который вырос здесь, в доме одной святой женщины, — она нашла его в кустах на церковном дворе, с той стороны, где находятся могилы, которые ваше превосходительство только что видели. Этот окаянный малый сбил ее с пути истинного, и она оказалась в самом отчаянном положении, какое только возможно в делах такого рода. Наконец, когда девушка почувствовала, что скоро станет матерью, один из священников — теперь он уже предстал перед Богом — как-то ночью поговорил с подкидышем. Через несколько дней Белшиора (так звали этого подкидыша) отправили в Брагу и взяли на военную службу. Малое время спустя солдат дезертировал и, таким образом, оказался в безопасности. Но вернемся к девушке. Отец ударил ее так сильно, что она упала без чувств, запер ее в надстройке над амбаром и приказал давать ей две тарелки похлебки, два куска хлеба и кружку воды в день. Через два-три месяца ко мне пришел один конопатчик из Вила-до-Конде — это был деверь той самой Бернабе, которая вырастила Белшиора, — и сказал мне, что его невестка умерла от тоски по дезертиру, который уже до конца дней своих не сможет вернуться на родину, и что перед смертью она умоляла его, конопатчика, прийти ко мне и просить меня, чтобы я ради божественной любви Господа нашего приложил все старания, дабы помочь ребенку ее Белшиора, которого конопатчик обещал увезти в Вила-до-Конде. Сказать по правде, легче было бы мне под обух идти, чем заводить с Силвестре разговор на столь щекотливую тему, но я помолился Богу, чтобы он ниспослал мне сил, и отправился к Силвестре. Я рассказал ему, в каком положении находится его дочь, и обещал, что, когда дитя родится, я направлю его на тот единственный путь, на котором он сможет быть полезен нашему краю и по которому вела бы его милосердная, божественная христианская религия, — ведь Христос велел приводить детей к нему. Силвестре выслушал меня, выругался и заревел, что убьет дочь; тогда я, решившись на все, безбоязненно сказал ему, что, если он убьет дочь, я обвиню его в двойном убийстве. Силвестре испугался и в конце концов согласился отдать младенца мне, но при этом заявил, что Мария никогда больше не увидит ни луны, ни солнца... Но я надоел вам, сеньор командор...

— Что вы, что вы! Меня страшно заинтересовала эта печальная история...

— Весьма печальная, дорогой сеньор!.. Итак, у Марии родился мальчик, а присутствовала при его появлении на свет и принесла его мне одна вдова, божья душа, моя духовная дочь; она жила в наших краях, в доме, который она купила у той самой Бернабе. И я помолился о том, чтобы Бог ниспослал ей свою благодать за доброе дело, которое она совершила. А конопатчик уже приехал сюда и жил у каких-то своих родственников, поджидая сына Белшиора. Я отдал ему младенца, и малыш отправился в Вила-до-Конде; перед отъездом я окрестил мальчика и нарек его именем его отца...

— И этот мальчик... — прервал священника командор; при этом лицо его выражало сильное волнение, но слабые глаза аббата этого не заметили.