Пак с Волшебных холмов

Наконец пришла весть, что он разбил и убил в бою императора Грациана; тогда, полагая, что случай подходящий, я вновь попросил его о подкреплении. В ответном письме было сказано: «Как вам известно, я расчелся в конце концов с этим щенком Грацианом. Ему совсем не обязательно было умирать, но он струсил и потерял голову, что никогда не подобает императору. Передай своему отцу, двух мулов я уже запряг, и если только сынок моего старого генерала не вздумает меня уничтожить, я удовольствуюсь тем, что останусь императором Галлии и Британии; и тогда-то, дети мои, вы сразу получите столько подкреплений, сколько вам будет угодно. А пока у меня нет ни одного лишнего солдата».

– Кого это он назвал сынком своего старого генерала? – спросил Дан.

– Он имел в виду римского императора Феодосия, сына полководца Феодосия, под началом которого Мáксим воевал во время Старопиктской войны. Они никогда не ладили друг с другом, и после того, как Грациан назначил Феодосия Младшего императором на Востоке, Мáксим перенес вражду на сына своего прежнего начальника. Такова была судьба, которая привела его к гибели. Но император Феодосий – хороший человек. Насколько я знаю.

Парнезий помолчал немного, прежде чем продолжить рассказ.

– Я вновь написал Мáксиму, что, хотя на границе пока затишье, я был бы спокойнее, получив немного свежих войск и несколько новых катапульт. Он ответил мне: «Потерпи еще немного, укрывшись в тени моих побед. Я должен посмотреть, что затевает Феодосий. Может быть, он собирается приветствовать меня, как своего брата императора, а может быть, он собирает армию. В данный момент я не могу прислать ни солдата».

– Опять то же самое! – воскликнула Уна.

– Верно; ответы были не слишком разнообразны. Тем не менее, как он и предполагал, благодаря известиям о его победах, нас на границе очень, очень долго не беспокоили. Пикты разжирели не хуже собственных овец, пасшихся среди вереска, и мои солдаты, хоть их и осталось немного, имели довольно времени наупражняться во владении своим оружием. Да, со стороны Вал казался крепким. Но я-то знал, как слабы мы были. Стоило лишь слухам о любом поражении Мáксима распространиться среди Крылатых Шапок – и они бы насели на нас всерьез. И тогда Валу не устоять! Пиктов я не боялся; но Крылатые Шапки с каждым днем умножали свои силы, а мне неоткуда было взять подкрепления. Мáксим опустошил Британию, и я чувствовал себя человеком, подпирающим гнилой жердочкой плетень, чтобы заградиться от стада быков.

Вот так, мои друзья, мы и жили, без конца ожидая помощи от Мáксима – помощи, которой он так и не прислал.

Вскоре он сообщил, что собирает армию против Феодосия. Я читал его письмо вместе с Пертинаксом, заглядывавшим мне через плечо: «Скажи своему отцу, что судьба велит мне запрячь трех мулов или быть разорванным ими. Надеюсь, мне удастся в этом году разделаться с Феодосием, сыном Феодосия, раз и навсегда. Тогда я назначу тебя править Британией, а Пертинакса, если он захочет, Галлией. Жаль, что сейчас вас нет со мною: вы бы помогли мне привести вспомогательный корпус в надлежащий вид. Слухам о моей болезни не верьте. Есть кое-какие неполадки в старом теле, но все пройдет, как только я въеду верхом в Рим».

«Безнадежное дело, – молвил Пертинакс, дочитав. – Это письмо обреченного. Я и сам конченый человек, я такие вещи чувствую. Что это за приписка в самом низу? „Скажи Пертинаксу, что я познакомился с его дядей, дуумвиром Дивиона, и что он отчитался передо мной в наследстве его матушки. Я отправил ее с подобающей охраной в Никею, где климат потеплее“».

«Вот и еще доказательство, – сказал Пертинакс. – От Никеи недалеко морем до Рима. В случае опасности можно отправиться туда. Да, Мáксим предвидит свою смерть и напоследок стремится исполнить свои обещания. Но я рад, что он переговорил с моим дядюшкой».

«Что за мрачные мысли у тебя сегодня!» – заметил я с упреком.

«Мысли правильные. Богам надоела эта игра в кошки-мышки. Феодосий разобьет Мáксима. Он обречен!»

«Ты ему это хочешь написать?»