Пахарь

Мужчины сдвинули стаканы, и Дмитрий Павлович почувствовал, как водочное тепло теснит тоску и томление. Друзья, как и семья, требовали времени и внимания. И тот, кому жалко на дружбу времени и себя, остается без друзей. Множество знакомых и ни одного друга, только и всего. Он привел эти доводы, оправдываясь. Становилось легче. Уже стало легче, много легче. «Не нашел ли я универсальное лекарство от тоски?» — с грустью подумал он.

Поспела шурпа. Толяша разлил ее в фарфоровые касы. У него было счастливое, умиротворенное выражение лица.

— Приступим? Сабит Тураевич, вы, как автор, должны что-нибудь сказать, — попросил он.

— А как быть, если соавторы постарались больше автора?

— В наше время это не такая уж редкость. Убрать соавторов! Призвать к порядку.

— За восхождение, друзья. За непрерывность восхождения.

— За то, чтобы все у нас получалось, как получается сейчас в котловане, и еще лучше! — добавил Дмитрий Павлович.

— За вас, — сказал виновник торжества. — Ближе вас у меня нет никого.

— Не обижай супругу, — сказал Сабит Тураевич.

— Я никого не обижаю, особенно свою благоверную. Хотя ее-то и следовало обидеть. Но я — нет, здесь я пас. Сам выбирал.

И Дмитрий Павлович, и Сабит Тураевич поняли, о чем умолчал жизнелюб и красавец Толяша. Он взял в жены недалекую, вздорную женщину, наделенную редкой красотой. Какое-то время он считал, что она — совершенство. А когда перестал так считать, эта женщина уже была его женой, и что-то менять он был не вправе. Он попробовал перевоспитать ее, попробовал внушить ей свои представления о жизни, но только попусту потратил время. С тех пор он жил среди огромного и все увеличивающегося количества вещей, совершенно ему не нужных. Его жена страдала манией приобретательства. Сколько-нибудь ограничить ее он не сумел, она находила тысячу удивительно ловких способов обойти его запреты. Долги, которые она делала, если он не выкладывал зарплату целиком, бросали его в жар и холод. Он, правда, научил ее говорить обо всех долгах; под угрозой развода она согласилась. Он очень боялся, что, злоупотребляя его служебным положением, она опустится до откровенного вымогательства. Свой крест он нес без жалоб и срывов, а на вопрос, почему он не порвет с ней, отвечал всегда одно и то же: «Да она же пропадет без меня…» Она и детей иметь не хотела, наверное, чтобы не понизился жизненный уровень их семьи. Но сын у них все же родился, чему Толяша был несказанно рад. Мальчика он любил, мальчик не был похож на мать.

— Дима, — вдруг сказал Толяша, — ты долго шел к своей Ольге, но в семейной жизни счастлив. Это заставляет с особым уважением относиться к твоему выбору. А вы, Сабит Тураевич, были счастливы с женой? Извините за беззастенчивое вторжение в ваше прошлое. По тому, как дети и внуки почитают вас, несложно сделать вывод, что у вас была хорошая семья.

— Была и есть! — деликатно поправил Курбанов. — Только жены нет. Мой преклонный возраст — возраст утрат. Многое вдруг остается в прошлом, за чертой — и друзья, и близкие, и самые близкие. А ты продолжаешь жить не в вакууме, а среди людей, которые заменяют друзей и близких.

— Разве их можно заменить?

— Я, наверное, употребил не то слово. Люди заменимы только на своих производственных местах, а в жизни кто же их заменит? Я сказал это в том смысле, что кто-то продолжает оставаться рядом с тобой и поддерживает тебя, как может, и сам нуждается в твоем тепле. Я женился на русской, вернее, на полячке. Мою жену звали Алиса Феликсовна. Было это пятьдесят четыре года назад. Родные на брак мой смотрели косо, и кое-кого из друзей мой выбор отпугнул. А жили мы счастливо. Но на мои стройки она со мной не ездила, работала в Ташкенте директором школы. Так что были и испытания разлукой. Почему не ездила — разговор долгий. Не любила неустроенности, кочевого быта, да и привязанность к коллективу учителей, которым руководила, давала себя знать. В этом отношении, Дима, она была похожа на твою Ольгу Тихоновну. Свою работу ставила не ниже моей, не ниже. И, знаешь, была права. В первую военную зиму привела домой восемь сирот. Среди них девочка из Ленинграда — Лидочка. Пригласила Алиса как-то вечером к себе учительницу новенькую, тоже ленинградку. Девочка увидела эту женщину и повисла на ней: «Мамочка! Мамуля!» Бомбежка эшелона их разлучила. Кто такую радость людям хоть однажды подарил, уже прожил жизнь не напрасно. Те восьмеро давно внуками обзавелись, а пишут и приезжают и к себе зовут.

— В то время, когда Алиса Феликсовна восьмерых привела в дом, ни у кого лишнего куска хлеба не было, — сказал Дмитрий Павлович.

— Как ты к людям, так и они к тебе, — высказал Сабит Тураевич очень простую и древнюю истину. — Когда же для себя живешь, непременно окажешься один. Тут места для двух мнений жизнь нам не оставляет.

— Что-то я не пойму, воспитываете вы меня или просто доводите до сведения отдельные факты, — сказал Толяша. — За наставления спасибо. Ну, а дальше что? Вот вам моя конкретная жизнь, и я говорю: не счастлив. А дальше что? Начать сначала?