Пахарь

Они уходили все дальше. Он выделялся ростом, рыжими волосами и несуразной фигурой. Она не выделялась ничем. Было солнечно, было синее небо, и они уходили, а я чувствовала неизъяснимое облегчение. Мне нечего было им сказать и нечего пожелать. Я крепко прижимала к себе Петика. Буду жить и ждать Диму. Он ничего не узнает и ничего не заподозрит, потому что ничего не было. И он никогда не узнает ничего такого, потому что ничего такого не будет никогда. Нерасторжимы мы и неразлучны, так было, есть и будет.

XV

— Ой, Олечка Тихоновна, идут! — Валентина Скачкова опередила гостей. Глаза ее светились радостью и возбуждением, люди преображали ее. Она обняла меня и, как мне показалось, хотела расцеловать, но у меня было строгое, официальное лицо, и, споткнувшись о холодную мою официальность, она сказала с вызовом: — Извини, не сориентировалась. Буду держать дистанцию.

— Проверь расход! — попросила я.

Она помчалась к оголовку.

— Расход заданный! — донесся ее жизнерадостный голос.

Гостей вел Евгений Ильич. Он шел впереди и, обернувшись, смотрел на гостей и что-то говорил им. Они улыбались, и он улыбался. Я узнала главного инженера проекта Курпсайской ГЭС. Остальные были для меня люди новые, и то, что я не знала их, смутило меня. Гости поднялись на модель, разместились гуськом на невысокой стеночке, в которую упирался левый берег Нарына. Евгений Ильич познакомил нас. Один из них сказал:

— Так вот за какую игрушечку мы отвалили сорок шесть тысяч!

— А сколько эта игрушечка вам сэкономит? — спросил Евгений Ильич.

— Минимум два миллиона, — ответил главный инженер проекта. — Вы дали нам полное право отказаться от берегоукрепительных работ.

— Вот это меня и поражает, — сказал инженер, первый вступивший в разговор. — Посмотришь — ничего особенного, какие-то стеночки, арык, трубы и трубочки, полнейшая несерьезность. И вот эта забавная штуковина нас учит, дает оценку нашим решениям, отвергает большую часть из них. Мы вынуждены делать хорошую мину и утверждать, поддерживая свой престиж, что окончательное слово за моделью. Потом появляется очаровательная колдунья и вообще ниспровергает нас, доказывая, что мы мало чего стоим, что наши знания весьма приблизительны и без таких подпорок, как апломб и самомнение, не стоили бы ничего. И как после этих яростных наскоков поступаем мы? Низко кланяемся и благодарим — за то благодарим, что нам, наконец, открывают глаза. А каким, позвольте спросить, образом нам открывают глаза? Самым колдовским. Меняют местами пол и потолок. Все привычное летит к черту, мы потрясены и просто не знаем, как вести себя дальше. Мы пришли сюда учиться ходить по потолку.

— Бесподобно! — сказала я. — Какие тонкие, какие изысканные комплименты! Итак, я еще и колдунья. Я сейчас каркну от удовольствия.

— А сыра в клюве вы в это время держать не будете? — спросил главный инженер. — Я силен на подхвате! Будь мои возможности пошире, я бы выхлопотал вам путевочку в какой-нибудь сногсшибательный круиз.

— Беру десятидневную командировку в Ленинград! — воскликнула я, спешно материализуя высказанное мне поощрение. Как и Петик, я не упускала момента. — Целую жизнь не была во ВНИИГиМе.

— Не давайте им так легко отделаться! — почти крикнул Евгений Ильич. — В Ленинград я вас отправлю своей властью, а от этих распорядителей кредитов требуйте чего-нибудь более существенного. И помните: что бы они ни дали, они все равно в неоплатном долгу.

— Как дорого обходится невежество, — сказал один из гостей. — Причем невежу сначала посрамят, выставят на всеобщее обозрение, а затем затребуют бешеные деньги за искоренение порока.

— И как прикажешь поступить?

— Нам оставлена гениальная заповедь: учиться, учиться и учиться. Никогда не поздно, и всегда приобретешь что-то такое, чем не обладал раньше, — сказал гость, до этого молчавший.

— Выходит, вы у нас учитесь, мы для вас наука, а мы у вас не учимся, нам и почерпнуть у вас нечего, только и остается, что свысока поглядывать, — сказала я. — Давайте, братцы, без уничижительства.

— Я всегда утверждал, что у нас замечательный коллектив, — сказал главный инженер проекта. — Хороша ли, плоха, но по итогам года каждая сестра получает свои серьги. А чтобы лучшую из сестер выделить и обласкать — упаси бог! Казенное отношение к людям, уравниловка — это страшной высоты стена, стоящая на пути инициативы и творчества. Может быть, мы, Ольга Тихоновна, неумелы и не нашли нужной формы, но пришли от души, искренне поздравить вас с большим и заслуженным успехом.

— Спасибо. Я поняла это сразу, до того, как вы все разложили по полочкам. Поверьте, я очень ценю и доброе слово, и доброе ко мне отношение. Рада, что вам понравилось наши решение.

— Наша ирония — враг наш, — заключил один из гостей.

— Нет! — запротестовала я. — Это щит от людей самонадеянных и неглубоких, но очень активных, очень упорных, когда дело касается распределения жизненных благ или дальнейшего восхождения по служебной лестнице.

— Что значит щит без меча! — сказал один из гостей.

— Немного, — согласилась я. — Но если есть потребность в мече, появится и меч.