Пахарь

— Разговор у меня к вам не краткий. С чего начать? Начну с жалобы. Жалобщик — это я. А претензии мои к таким же, как я, ребяткам, которых кормит профессия строителя. Месяц назад я справил новоселье. Давно ждал ордера. В семье-то шесть человек, терлись друг о друга в двух комнатах, как в салоне автобуса. Дождался: четыре комнаты, все удобства. Вселяться надо. Заглянул в свои хоромы и обмер. Такой отвратной, похабной работы я еще не встречал. Сам оставлял огрехи, но только потому, что меня торопили, начальство торопилось отрапортовать об очередной трудовой победе и взять старт на следующем объекте. Стены недоштукатурены и недобелены. Столярка не обстругана и недокрашена. Окна и двери или совсем не закрываются, или такие зазоры остаются, что не только ветер — воробей влетит. Пол деревянный, но щели сантиметровые. По краске непросохшей кто-то сапогами, сапогами! Гнусно, нещадно! Из сантехники льется, да не там, где положено. Провода перепутаны и замкнуты накоротко. Взял я отпуск и двадцать дней устранял недоделки. Жена подсобничала, дети. На материалы затратил полтысячи. Сейчас, к примеру, все прилично, людей не стыдно пригласить. Но ведь я получал не полуфабрикат, а готовую квартиру, оцененную приемной комиссией горисполкома как хорошую. И уговора, чтобы я отделывал ее за свой счет, по своему вкусу, не было. Кто-то, выходит, хорошо проехался на мне.

— Выходит, — согласилась я. И вдруг что-то поняла, но сдержала смех. Не смешно все это было, а горько и нехорошо. — Ринат, а если бы вместо вас эту квартиру получил учитель или врач, сколько ему пришлось бы затратить на ремонт?

— Тысячи полторы. Я вот что желаю знать. Почему они позволяют себе такое?

— По-моему, вы не совсем правильно ставите вопрос. Его надо поставить так: почему мы позволяем себе такое?

Галиуллин посмотрел на меня по-новому, нужные мне ассоциации у него теперь возникли. Защищаясь, он воскликнул:

— Они — это не я, ни в какие отношения я с ними не вступал! Напротив, я — за строгость, за дисциплину! Ишь, распустились! Да я бы за такую работу — под суд! Или руки-ноги поотрывал бы.

— У нас город маленький, нетрудно выяснить, чьи огрехи вы исправляли.

— И выяснил я! И поговорил, круто поговорил. Ни в один глаз не вошло. Жаль, рукам воли не дал. Это получше вразумляет, чем голая мораль. Поржали эти мужички, и хоть бы что. Я потом по их стройкам походил. Ну, «Жилстрой», ну конторочка! Все навалом, и работа навалом, грубая, безалаберная, нелюбимая. Материалы губятся, время не ценится. Отсюда и настрой на легкие хлеба. Пенкосниматели одни там окопались. Круговая порука, сплоченный фронт друзей-приятелей-собутыльников. И вины никакой они за собой не видят, вот какую легкую жизнь себе устроили! После этого я совсем другими глазами посмотрел и на нашу насосную, на все то, чего достиг наш «Чиройлиерстрой». Я понял цену народной мудрости, утверждающей, что порядок невидим, когда он есть, а вот его отсутствие очень заметно и всем мешает. Да у нас по сравнению с ними — верх организованности, двадцать первый век! Я понял: порядок — это высота, и за него необходимо бороться, идти на строгости, на обострение отношений. Все это, Ольга Тихоновна, я заявляю вам, кого вместе со своей бригадой так сильно обидел несколько лет назад. Во-первых, для того заявляю, чтобы сказать, что вы были правы, и извиниться, прощения попросить. Я был тогда не зорок, даже совсем незряч. Я хочу признать свою ошибку и попросить вас изменить ваше мнение обо мне и ваше ко мне отношение. Вы видели, что может получиться, если дать волю хапугам, принизить требовательность, не спрашивать строго за нарушение дисциплины, за несоблюдение строительных норм и правил. Сейчас, когда ничто не мешает работе, я зарабатываю на сто рублей больше, чем зарабатывал прежде с помощью приписок и других ухищрений. И чувствую себя куда лучше. Просить, унижаться, ловчить, обещать отблагодарить — тьфу! В сто раз приятнее заработать честно, своими руками, своей головой, которая — прекрасное дополнение к рабочим рукам.

— А не наоборот? — лукаво спросила я.

— У вас, инженеров, руки — приложение к голове, а у нас голова — приложение к рукам, — сказал он, настаивая на своей, давно, видно, сложившейся у него мысли.

— Значит, я требовала не чрезмерно? И не для себя одной старалась? Рада, что вы поняли это.

— Понял и никогда больше не поведу себя так глупо.

— И люди ваши поняли это?

— Вместе со мной. Они — как я, а я — как они.

— А что необходимо сделать, чтобы везде был порядок? Как здесь, в котловане?

— Надо требовать. Я не сгоряча говорю, я много думал над этим. Не требовать, потакать разным несерьезным и эгоистическим элементам, плыть по течению — значит, никуда не приплыть. Надо требовать. Надо убирать нерадивых с руководящих должностей, увольнять тех, кто не может, не умеет, не хочет.

— Безработных у нас нет и не будет.