Пако Аррайя. В Париж на выходные.

По левой стороне там есть книжная лавка. Я ее хорошо знаю, потому что в этом туристическом квартале она открыта до двух часов ночи, и я часто забредаю в нее перед сном. Перед магазином тротуар расширяется, и днем туда выносят стенды с альбомами репродукций и фотографий, перед которыми всегда застревают прохожие. Вот там-то она и стояла!

Лиз была в том же светлом платье, что и за завтраком, в босоножках на высоком каблуке и с холщовой, но не лишенной элегантности летней сумкой. Она увидела меня, улыбнулась, но мой сосредоточенный вид эту улыбку быстро прогнал. Я подошел к ней, молча взял за руку, и, похоже, она сразу поняла, что будет дальше. Во всяком случае, она не проронила ни слова, пока мы шли к гостинице, пока я брал ключ, пока мы ждали лифта и шли потом по коридору к моему номеру. Она шла рядом и время от времени смотрела на меня сбоку очень серьезно. И я отвечал ей таким же серьезным взглядом.

Я толкнул дверь номера, пропуская Лиз вперед. Она прошла к кровати и села на заброшенное как попало покрывало. Свет я не включал – полоски, пробивающейся из-за плохо задернутых штор, вполне хватало.

Мы изучали друг друга взглядами довольно долго: Лиз сидела, я стоял напротив нее, прислонившись спиной к стене. Если она умела читать по взгляду, она поняла, что я знаю, что она появилась рядом со мной не случайно, но что мне так плохо, что хуже уже быть не может, и наплевать, что будет дальше. Вполне возможно, она и вправду читала мои мысли, потому что мы провели так – она сидела, я стоял – несколько бесконечно долгих минут, не испытывая ни желания заговорить, ни неловкости от молчания. По глазам Лиз я видел, что и в ней происходит внутренняя работа. Как мне казалось, она думала в тот момент, что сейчас должно произойти то, к чему она стремилась, для чего ее сюда послали, но это уже не имело большого значения. То, что должно было произойти, было предрешено, и теперь уже было не важно, в результате каких действий и обстоятельств, чьего коварства и чьего безрассудства мы к этому пришли.

Не знаю, как долго это длилось: может быть, минуту, а, возможно, и четверть часа. Потом Лиз встала и подошла ко мне. Я думал, что она поцелует меня или подставит свои губы для поцелуя. Но она только отстегнула мне верхнюю пуговку на рубашке. Она хотела, чтобы инициативу взял на себя я.

Я опустил руки на ее неожиданно прохладные бедра и повел ими по изгибам ее тела – по талии, бокам, подмышкам, рукам – пока ее платье не оказалось у меня в ладонях. Лиз инстинктивно прикрыла загорелые маленькие груди, но я отвел ее руки и, нагнувшись, целомудренно поцеловал перешеек между ними. На ней были зеленые кружевные, очень легкие трусики, которые она сняла одним движением, прежде чем укрылась в постели и натянула простыню до подбородка.

Я быстро скинул с себя одежду и, отбросив простыню в сторону, вытянулся вдоль ее тела. Я не спешил. Облокотившись о подушку и по-прежнему не отводя взгляда от ее глаз, я провел рукой по ее щеке, по губам, по шее. Чуть стиснул в ладони ее плечо, скользнул пальцем по трогательно выпирающей кости ключицы – мне с самого завтрака хотелось это сделать, обвил нежную округлость груди, не задерживаясь на ней, не дразня. Тело Лиз подрагивало, но она не шевелилась, лежала, как зачарованная. Рука моя спускалась всё дальше по ее бархатной коже, но Лиз перехватила ее.

– Перестань, мне страшно! – прошептала она.

– Страшно? – удивился я.

– Ты делаешь это, как будто в последний раз.

Я перестал.

Не знаю, сколько длились наши объятия, но в них точно было что-то обреченное. Обычно, как и всем мужчинам старше двадцати, мне требуется какое-то время на перезарядку. Однако сейчас Лиз не успела достать свои сигареты, как я набросился на нее снова. После второго раза она пошла в ванную, но стоило мне услышать шум душа, как я настиг ее и там. Лиз принимала меня каждый раз с нежной удивленной радостью, но и с опаской – как человека, который не в себе.

Я и был не в себе. Когда мы разъединились в душе, я соскользнул в ванну и закрыл лицо руками. Всё это было не со мной! Лиз, наклонившись, оторвала мои руки от лица и поцеловала в губы. Это был наш первый поцелуй – то безумие было не в счет.

– Всё наладится! – сказала она.

Что она об этом знала?

Лиз задернула занавеску и выпрямилась под душем. Я выбрался из ванной, обмотал бедра полотенцем и вышел в номер. Мой мобильный лежал на столе, номер Джессики был в памяти последним. Ее телефон звонил, но Джессика не отвечала. «Вдруг что-то случилось?» – подумал я. Суеверным меня не назовешь, но я легко пугаюсь, когда совесть моя нечиста.

Лиз вышла из ванной серьезной. Она поспешно оделась, явно стесняясь теперь своей наготы. Потом присела на край стола, достала из сумки сигарету и закурила. По ее взгляду было непонятно, как она после душа, на холодную голову, относится ко мне теперь.

– Ты успела пожалеть? – спросил я.

Глупый вопрос, если я считаю, что ее сюда за тем и послали.

Лиз покачала головой:

– Нет.