Пако Аррайя. В Париж на выходные

Место встречи он выбрал грамотно – на самой оконечности острова, откуда окрестности просматривались в обе стороны. На тротуаре между газоном с деревьями и круто спускающимися к грязно-серой воде каменными плитами довольно плотно сидела обычная праздная парижская публика. Группа молодых людей, по виду служащих, может быть, даже из находящегося по соседству, на набережной Ювелиров, здания криминальной полиции, расположилась на пикник на самом проходе. Они сидели на покрывале, постеленном прямо на тротуар, среди откупоренных бутылок белого вина, вскрытых банок с паштетом и разломанных на куски багетов. Багет – я почему-то вспомнил сейчас об этом – в литературной записи немых фильмов Чаплина, моем любимом чтением в детстве, в котором не было видеомагнитофонов, назывался «батон, длинный, как флейта». Парочка без особой страсти, скорее демонстративно – «в Париже так полагается», – целовалась в засос, сидя с вытянутыми ногами на самом краю спуска. Справа пристроились японцы с видеокамерами и бутылками воды в специальном мешочке через плечо, ставшие привычной частью пейзажа любой части света, где было хоть что-то, заслуживающее внимания. Слева группа латиноамериканцев довольно стройно пела под гитары и индейскую флейту. Ближе к присевшему на бортик газона Николаю старик академического вида в очках и клетчатой рубахе читал газету; еще целая стопка прессы лежала справа от него.

Лицо Николая чуть дернулось, когда он увидел меня, и я сообразил, что не снял свое фениксовское облачение – усы, брови и парик. Но Николай уже хрюкал в нос, он вообще был смешливым. Мы встречались здесь же вчера и, хотя работали вместе в первый раз, у меня он вызывал и доверие, и симпатию. В нашей профессии слишком много сухарей с мышлением ефрейтора.

– Привет! – сказал он по-русски.

Благодаря латиносам мы не рисковали, что нас услышат.

– Привет, привет! – отозвался я.

Я хлопнул его по плечу и сел на целлофановый пакет, который Николай услужливо подстелил мне под задницу. Мой новый товарищ достал два сэндвича, две банки с кока-колой и протянул мне мою долю. И тут он был прав – жующие люди привлекают меньше внимания. Но после греческого салата есть мне не хотелось. А вот банка с холодной кокой была кстати. Ее Николай, видимо, купил поблизости – она вся запотела.

Начало разговора было не просто в телеграфном стиле. Это было как запись на арабском языке, где фиксируются только согласные, а гласные подразумеваются.

– Новостей нет? – спросил я.

– А у тебя?

– Понятно.

Николай замялся:

– М-м-м… Короче, вот тебе еще паспорт.

Он протянул мне потрепанную книжицу карманного формата, между страницами которого было что-то вложено. Я, вздохнув, уставился на него:

– Отель «Клюни»?

Николай усмехнулся и слегка развел руками: куда деться?

Я раскрыл книгу – это был «Желтый пес» Сименона, по которому я когда-то, еще в Москве, учил французский. Паспорт был не новым, блекло-красного цвета – Европейский Союз. Не вынимая его из книги, я отогнул пальцем первую страницу. Испанский, фотография действительно моя, имя уже не важно.

– Говорят, больше некому, – извиняющимся тоном промычал Николай.

С тех пор, как он избавился от книги, рука его снова завладела сэндвичем, и челюсти вернулись в рабочий режим. Точно бывший спортсмен: организм привык к нагрузкам и постоянно требует энергоносителей для переработки!

Решение было логичным. Штайнер мог быть убит, а контейнер спрятан у него в номере. Но для меня останавливаться в один приезд в третьей гостинице с тремя разными паспортами было перебором. Хотя ведь в Конторе не знали, что мне совершенно нежданно представилась возможность рассчитаться с призраком прошлого.

– Хорошо. Ну, давай, приступай к подробностям.

Николай расплылся в улыбке. С неприятной частью – отправить на дело чужого вместо кого-то из своих – было покончено.

Вокруг захлопали в ладоши и засвистели: музыканты закончили песню. Аплодисменты не стихали – публика требовала продолжения концерта. Гитарист – у него были такие же смоляные волосы, как у моего парика – оглядел товарищей и взял аккорд. Мы с Николаем тоже ждали. Латиносы довольно стройно грянули следующую песню – чилийскую, революционную, я не раз слышал ее на Кубе. «El pueblo unido jamas sera vencido» – «Когда народ един, он непобедим!». Возможно, это были чилийские эмигранты, не вернувшиеся домой после ухода Пиночета. Хотя эти песни стали популярны по всей Латинской Америке.

Но Николай не отвлекался на историко-художественные ассоциации.

– Значит, смотри. Штайнер – человек очень дисциплинированный и надежный. Он – не агент, офицер. Ну, понимаешь?

– Из Мишиных, что ли?