Пакс

Ему внезапно захотелось узнать историю птицы Рух и понять, что там произошло. Он нашёл нишу, где Вола хранила книгу про Синдбада. Доставая книгу, он услышал тихий звяк. В глубине ниши было что-то ещё.

Он нашарил это что-то и вынул. Это оказалась выцветшая жёлтая квадратная жестянка, украшенная уже облупившейся надписью ПЕЧЕНЬЕ «САНШАЙН». Он поставил её к себе на ладонь и вспомнил другую обшарпанную жестянку от печенья, которую нашёл у деда, ту, в которой целая армия солдатиков охраняла удивительную фотографию.

Он открыл крышку. Внутри была пачка каталожных карточек, исписанных почерком, который он уже научился узнавать. В тот же момент он понял, что в руках у него личные истины Волы, те, которые она прятала. Он поспешно вернул крышку на место, не желая вторгаться в Волины тайны. Но было поздно — он уже успел прочесть текст на первой карточке:

Я могла бы стать хорошим учителем.

Эта истина не была страшной и, по правде говоря, не казалась такой уж глубоко личной. И всё же лучше бы он её не читал. Он затолкал жестянку, а следом за ней и книгу, обратно в нишу — за миг до того, как вернулась Вола.

— Я всё понял, — сказал он, указав на марионеток. — Теперь можно и спектакль.

Но Вола только прошагала к верстаку и полила маслом точильный камень.

— Ещё нет, — сказала она. — Сперва нам нужна сцена. Я её сколочу, когда будет свободное время.

— Сцена? Про сцену вы ничего не говорили!

— А ты думал, марионетки будут просто болтаться в воздухе над тюками сена? — Она обернулась и выставила ладонь, заранее отметая все его протесты. — Послушай, мальчик. Я буду смотреть историю того солдата так, как её нужно смотреть. Для меня это столько значит, что тебе придётся с этим считаться, даже если ты не понимаешь почему. Хотя, между прочим, должен бы понимать. Ты носишь с собой амулет — это то же самое. Тем самым ты рассказываешь историю своей мамы, ту, которую она сама рассказать не может.

— Но сцена — это долго…

— А спешить некуда — ты всё равно здесь ещё как минимум на неделю.

Она похромала обратно к верстаку, уселась и начала перебирать свои инструменты. Дискуссия окончена.

Питер плюхнулся на тюк с сеном. Ещё одна такая неделя — и он сойдёт с ума.

Подумав так, он вдруг осознал, что больше не считает Волу сумасшедшей. Раньше считал, а теперь нет. Приподнявшись на локте, он следил, как она полирует инструменты, как бережно поднимает каждый предмет, как тщательно чистит. Как потом кладёт каждый инструмент в точности на его место. В её движениях была спокойная целесообразность, которая ему нравилась. И предсказуемость.

Франсуа вразвалочку вошёл в сарай и зевнул. Он забрался на развилку стропил над верстаком и принялся умываться, перед тем как вздремнуть. И Питеру подумалось, что ему, как и Франсуа, стало уютно у Волы.

Он вытянул шею, чтобы посмотреть, что она делает. Черенок мотыги. Принесла поломанную мотыгу и мастерит к ней новый черенок. Простая вещь, но ему виделось в этом чуть ли не волшебство. Или взять его костыли. Пока их у него не было, он был беспомощен. А Вола взяла пару брусочков, раз-два — и он уже скачет, как заяц, по пересечённой местности, милю за милей. Волшебство.

Он подтянул к себе костыли, сунул их под мышки, ощущая знакомую приятную прочность и надёжность, и перемахнул к верстаку:

— Я хочу кое-что смастерить. Вы меня научите?

Вола отклонилась назад и изучающе уставилась на него. Взгляд этот длился, наверное, минуту, не меньше. Потом она кивнула:

— Правильно, нечего мозгам закисать. Ты знаешь хоть что-нибудь о работе с деревом?

— Резать надо от себя — вот всё, что я знаю.

— Для начала неплохо. Но я не об этом. — Вола выбрала из ящика для дерева новую заготовку и положила в центр верстака. — Кто здесь хозяин?

— П-простите… что?

— Кто тут главный: я или дерево?

Питер понял, что она его испытывает. Он посмотрел на деревяшку: она лежала на верстаке, неподвижная, никакая. Потом посмотрел на аккуратные изгибы поблёскивающих резцов — они, казалось, дрожали от нетерпения, до того им хотелось скорее приступить к работе.

— Вы. Вы главная.

Вола кивнула. Она выбрала резец, изогнутый в форме ложки, и деревянный молоток, посмотрела на кусок дерева тем же испытующим взглядом, каким несколько минут назад смотрела на Питера, — как будто надеялась вычитать какое-то тайное послание. И, постукивая молотком, вонзила резец в свежую древесину. Получился чистый, ровный рез, на верстак упал узкий завиток стружки.

Она обернулась к Питеру:

— А теперь? Теперь кто главный?

Лицо Волы ничего ему не подсказывало. Зато подсказало само дерево: недостающий клинышек был словно вопрос, требующий ответа.

— Дерево, — ответил он убеждённо.

— Правильно, — согласилась Вола. — С этого момента дерево — хозяин и господин. А резчик — его слуга. Все мастера служат своему мастерству. Как только ты решишь, что именно хочешь сделать, твой замысел берёт над тобой власть. Ты уже знаешь, что хочешь сделать?

— Как вырезать лиса? — мгновенно выпалил он.