Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Посольство в основном понимало, что Советское правительство стоит перед сложным выбором. Шуленбург, в частности, знал от фин­ского посланника в Москве Н.Р.Идмана, с которым был в хороших от­ношениях, что Молотов, чрезвычайно обеспокоенный позицией Финляндии, боялся, как бы Германия не использовала в стратегических целях Аландские острова при внезапном нападении на Ленин­град[1003]. К тому же послу была известна возрастающая озабоченность Молотова по поводу нейтралитета Прибалтийских государств Эстонии и Латвии в случае конфликта: нарком иностранных дел неоднократно заявлял, что симпатии, проявляемые этими странами к Германии, а также их усиленное вовлечение в сферу германских политических ин­тересов вызывают тревогу[1004].

«Из надежного источника»[1005] Шуленбург получил информацию о том, как упорно в ходе политических переговоров с западными держа­вами Молотов боролся за возможность военной интервенции в При­балтийские страны. Его донесения в Берлин давали повод для размышлений: сейчас англичане «согласились предоставить Советам право... в случае прямого нападения на одно из Прибалтийских госу­дарств ввести туда свои войска на основании гарантий, даже если просьба об оказании помощи не последует»[1006]; вопрос о гарантиях Прибалтийским государствам в случае косвенной агрессии пока еще не решен. Посол понимал, что отъезд из Москвы Стрэнга 7 августа — официально для консультаций со своим правительством — означал конец политических переговоров[1007]. Он знал также, что польское пра­вительство категорически отказалось пропустить через свою террито­рию какие бы то ни было русские войска, включая авиацию, а также принять русскую помощь[1008]. Шуленбург внимательно следил за уси­лиями СССР, направленными на взаимопонимание с правительством США[1009], за которыми легко угадывалось возрастающее беспокойство Советского правительства по поводу эскалации японо-советской вой­ны[1010].

Посольство было в курсе того, что военные действия у озера Буир-Нур вблизи маньчжуро-монгольской границы достигли масштабов, вы­нудивших Советское правительство для усиления войск в Восточной Азии использовать соединения, дислоцированные в Западной и Восточ­ной Сибири. В своем сообщении в Берлин оно поспешило указать, что это вовсе не должно означать, «что Советское правительство оставляет без внимания возможность вооруженного конфликта на западном фронте»[1011]

Германский посол, по-видимому, даже в эти дни не располагал той относительно точной информацией о начале войны против Польши, которую имело Советское правительство[1012]. Ему был известен лишь английский прогноз хода войны, который распространил британский военный атташе в Москве Файэрбрейс в связи с началом военных пере­говоров 11 августа. Он в тот же день сообщил об этом министерству ино­странных дел для информации, а также в надежде на то, что из реакции министерства можно будет сделать вывод о фактических германских планах. В соответствии с этим английским прогнозом «Германия будет придерживаться обороны на западе, напав превосходящими силами на Польшу, и захватит ее в течение одного-двух месяцев. В таком случае вскоре после начала войны германские войска окажутся на советской границе. Несомненно, Германия затем предложит западным державам сепаратный мир с условием, что ей предоставят свободу для наступле­ния на востоке. Если Советское правительство не заключит сейчас с Ан­глией и Францией пакта для защиты от германского нападения, оно ри­скует оказаться в изоляции»[1013].

В своем ответе от 14 августа статс-секретарь передал в посольство распоряжение Риббентропа с указанием послу и военному атташе в бе­седах с представителями Советского правительства энергично высту­пать против подобного изображения событий, а обрисованный ход военных действий использовать именно как доказательство «безуслов­ной ценности и значения советской договоренности с Германией», аргу­ментируя это вопросом: «Каким образом после захвата Польши Англия сможет эффективно выступать в пользу России?» На фоне угроз следо­вало предложение, которое, как указывалось в телеграмме Вайцзекке­ра, «неоднократно подробно обсуждалось в здешних беседах с Астаховым». «Если Россия выберет сторону Англии, то она действи­тельно окажется, как это случилось в 1914 году, изолированной от Гер­мании. Если Советский Союз выберет договоренность с нами, он достигнет желаемой безопасности, которую мы готовы всячески гаран­тировать»[1014].