Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Из Берлина, где была установлена прямая телефонная связь с Мос­квой, это сообщение было передано в германское посольство. Устный ответ Гитлера, который — уже после отъезда Риббентропа в Кремль — был продублирован и по телеграфу, скромно гласил: «Да, согласен». В посольстве не случайно нашли «удивительным, насколько быстро Гит­лер дал свое согласие»[1223]. Этот великодушный шаг, выразившийся в до­полнительной уступке Советскому Союзу особенно важной в стратегическом отношении части Латвии, побудил внимательных на­блюдателей сделать вывод о том, что Гитлер наверняка планирует ско­рое возвращение себе всех этих территорий военным путем[1224]. Рейхсминистр иностранных дел в полной мере оценил возможный эф­фект этой уступки. «В наилучшем настроении»[1225] он «с Шуленбургом (Хильгером. — Я.Ф.) и руководителем правового отдела д-ром Гаусом снова помчался в Кремль»[1226].

Вторая встреча в Кремле: согласование документов

Вторая встреча началась в 22 часа. С советской стороны, как и на предыдущей встрече, присутствовали Сталин, Молотов и переводчик Павлов. В начале этого вечернего раунда переговоров Риббентроп сооб­щил о согласии Гитлера передать латвийские порты в сферу интересов СССР. «Атмосфера, которая до тех пор была сугубо официальной и сдержанной, [стала] заметно дружественней»[1227]. Это наблюдение по­зволяет заключить, что Сталин и Молотов при подведении предвари­тельных итогов переговоров, которое, несомненно, имело место у них в перерыве между двумя встречами с германской делегацией, пришли к выводу, что немецкие предложения предпочтительны, а с содержащи­мися в них беспокоящими угрожающими моментами можно совладать. Сталин — как и рассчитывал Гитлер — дал ослепить себя заманчивым блеском немецких предложений и был готов совершить кардинальную ошибку.

В ходе этого второго раунда переговоров Риббентроп, опираясь на помощь Гауса и предъявляя принесенные с собой карты, которые имели отношение к разделу Польши, но которые, впрочем, не отличались точ­ностью, изложил Сталину и Молотову немецкие предложения относи­тельно предлагаемых договоренностей. Эти предложения обсуждались в последовательности составных частей пакта — договора о ненападе­нии и дополнительного протокола.

1. В отношении пакта о ненападении как такового совместная ито­говая редакция текста не представила «никаких трудностей, поскольку Гитлер в принципе уже принял советский проект»[1228]. В некоторых пун­ктах, однако, обращало на себя внимание примечательное расхожде­ние в позициях[1229]: Риббентроп сначала включил в преамбулу переработанного Гаусом советского проекта договора «одну весьма да­леко идущую по содержанию фразу относительно дружественного ха­рактера германо-русских отношений»[1230], в которой «в восторженных и высокопарных выражениях превозносилась только что возникшая гер­мано-русская дружба»[1231]. Сталин отверг эти формулировки, сопрово­див свое возражение замечанием: «Не кажется ли Вам, что мы должны больше считаться с общественным мнением в наших странах? Годами мы поливали грязью друг друга. И теперь вдруг все должно быть забы­то, как будто и не существовало? Подобные вещи не проходят так быст­ро. Мы — и я думаю, что это относится также к германскому правительству, — должны с большей осмотрительностью информиро­вать наши народы о перемене, происшедшей в отношениях между дву­мя нашими странами»[1232].

Риббентроп отказался от цветистой части преамбулы, и сторо­ны сошлись на первоначальном тексте советского предложения с одним характерным отклонением: вместо советской формулировки, гласившей, что правительства двух стран, «руководимые желанием укрепления дела мира между народами...», появились слова: «...ру­ководимые желанием укрепления дел мира между СССР и Герма­нией». Это означало, что обещание укрепить «дело мира между народами» в намечаемом союзе с Россией, создаваемом для войны против Польши и западных держав, превысило способность Риб­бентропа к идеологической мимикрии. Теперь для советской сторо­ны исчезла насущная потребность в сохранении исходной формулы: проект договора возник с учетом предпосылки, что дву­сторонний пакт о ненападении с Германией наряду с системой трехстороннего (военного) пакта мог бы стать средством совмест­ной защиты от агрессии, в том числе и агрессии против малых на­родов. Переговоры показали Сталину, что Германия, с одной стороны, стремилась полностью связать его по рукам, а с другой по-видимому, действительно была готова идти навстречу Советско­му Союзу во всех существенных вопросах, обеспечивающих пол­ную безопасность его границ, и даже принести ему в жертву гораздо больше, чем он вообще мог себе представить. Не исключе­но, что кажущиеся благодеяния, даруемые двусторонним союзом с щедрым агрессором, начали постепенно вытеснять мечты о совме­стном сопротивлении миролюбивых народов агрессору.