Оставленное Иваном Майским описание этого совещания — как единственное свидетельство — представляет особую ценность. Майский писал: «На правительственном совещании в Москве я должен был давать самые подробные сведения и объяснения о настроениях в Англии, о соотношении сил между сторонниками и противниками пакта, о позиции правительства в целом и отдельных его членов в отношении пакта, о перспективах ближайшего политического развития на Британских островах и о многих других вещах, так или иначе связанных с вероятной судьбой советских контрпредложений. Информируя правительство, я старался быть предельно честным и объективным... и не создавать у правительства никаких иллюзий... Я рассказывал правду... и в итоге картина получалась малоутешительная. Тем не менее правительство все-таки решило переговоры продолжить и приложить все возможные для того усилия, чтобы убедить англичан и французов изменить свою позицию. Ибо как на этом совещании, так и в частных разговорах со знакомыми мне членами правительства я все время чувствовал одно: надо во что бы то ни стало избежать новой мировой войны! Надо возможно скорее договориться с Англией и Францией!»
Таков отчет Майского. Для исторического исследования интересно не только то, что в нем содержится, но также и то, что опущено.
Первый вопрос касается поручения, которое было дано Майскому в конце совещания. Ему следовало на обратном пути остановиться в Париже и передать инструкции советскому полпреду во Франции, а затем сразу же по приезде в Лондон воздействовать на английское правительство в соответствии с принятыми в Москве решениями. Принимая во внимание растущую напряженность, чреватую войной ситуацию и пока неизменную позицию западных правительств, можно предположить, что Майскому для его дипломатических усилий, имеющих целью получить согласие Англии на советское предложение от 17 апреля относительно заключения договора, было отведено какое-то определенное время. Если к этому сроку получить согласие английского правительства не удавалось, тогда переходили к планированию в другом направлении. Времени, вероятно, отводилось очень мало, ибо сразу жена следующий день после возвращения в Лондон (29 апреля) Майский посетил министра иностранных дел лорда Галифакса, где, «находясь под московскими впечатлениями... долго и страстно доказывал (ему) важность скорейшего заключения тройственного пакта взаимопомощи и настойчиво заверял его в самом искреннем желании Советского правительства сотрудничать Англией и Францией в деле борьбы с агрессией».
Второй же вопрос касается предельного срока, указанного Майскому в связи с выполнением его дипломатической миссии, а значит, и данного английскому правительству на то, чтобы ответить на советское предложение. Можно допустить, что для Сталина 1 мая, день борьбы международного рабочего класса, был крайним сроком. В этот день с трибуны на Красной площади Сталин мог бы внимательно разглядывать послов всех затронутых событиями стран, из их поведения делать для себя выводы, а при необходимости и задавать им вопросы.
Третий вопрос касается присутствия на этом совещании советского полпреда в Берлине и его доклада правительству. Существовали предположения[524]
, что в своем докладе Мерекалов дал более положительную, чем Майский, оценку позиции германского правительства. Высказывания статс-секретаря накануне отъезда Мерекалова в Москву привлекли, следовательно, внимание. Дополнительно затребованные записи Астахова поступили к Литвинову к концу совещания. Тогда, 27 апреля, как заметил Майский, в отношениях между Сталиным и Молотовым, с одной стороны, и Литвиновым с другой, уже существовала напряженность[525]. В крайне возбужденной атмосфере, в которой Сталин с трудом сохранял видимое спокойствие, а Молотов открыто обвинил Литвинова в политическом головотяпстве, сообщение Астахова о предложении Вайцзеккера должно было произвести большое впечатление. Отсутствие антисоветских выпадов в речи Гитлера в рейхстаге на следующий день придало дополнительную убедительность посланию Вайцзеккера Советскому правительству. Кроме того, Мерекалов, видимо, привез в Москву информацию о плане «Вайс». Таким образом, срок германо-польского столкновения приближался, и Советское правительство оказалось перед настоятельной необходимостью принять решение. Не случайно в дни совещания в Кремле по Москве распространились слухи, что германское правительство обратилось к Советскому правительству с предложением заключить пакт о ненападении при условии, что СССР будет сохранять нейтралитет и не станет помогать стране — объекту германского нападения[526].