Все западные исследователи безоговорочно восприняли утверждение Шнурре и интерпретировали приписываемые Астахову слова как проявление желания советской стороны изменить отношения, как советский зондаж возможной немецкой готовности[584]
. Напротив, бывший советский полпред в Англии Майский, а вслед за ним и советская наука считают «весьма вероятным, что на самом деле вопрос о влиянии отставки Литвинова на германо-советские отношения поставил сам Шнурре и только в своей записи разговора изобразил дело так, будто данный вопрос исходил от Астахова (подобные трюки встречаются в практике буржуазной дипломатии)»[585].Заинтересованность Майского в таком видении вещей понятна. Он старался доказать, что, хотя Советское правительство позже и приняло немецкие предложения, в тот момент оно не вело «двойной игры» и не пыталось противопоставить предложения западных держав и гитлеровского правительства. Вместе с тем Майский обратил внимание на весьма важные обстоятельства.
— Шнурре был чрезвычайно заинтересован в возобновлении прерванных переговоров по экономическим вопросам, а также в том, чтобы его самого для ведения переговоров направили в Москву. Поэтому он, дескать, и приписал Астахову вопрос о возобновлении переговоров.
— Шнурре очень хотелось, чтобы Гитлер наконец взял на себя инициативу и не допустил втягивания Германии в мировую войну, в которой она потерпела бы поражение; поэтому он устами Астахова задал вопрос о том, не изменит ли Германия своего отношения к Советскому Союзу.
— Шнурре в своих записях, также ссылаясь на предполагаемые высказывания Астахова, подчеркнул большое значение личности Молотова, который, не будучи специалистом в области внешней политики в узком смысле, «мог приобрести тем больший вес в советской внешней политике». Шнурре представил дело так, будто Астахов говорил об изменении советского внешнеполитического курса в пользу Германии и намекал, что «будущая советская внешняя политика» по отношению к Германии еще окончательно не определена. Своим окончательно целенаправленным отчетом Шнурре привнес в предстоявшую беседу с Гитлером вопрос о якобы имевшем место советском предложении.
На самом же деле в тот момент советская сторона чрезвычайно сдержанно отнеслась к немецкому зондажу.
Полпреда Мерекалова — как в периоды серьезнейших кризисов — держали в Москве. Поверенный в делах не имел инструкций, которые бы уполномочивали его вести политические переговоры. В беседах со Шнурре «Астахов неоднократно сожалел, что не получает никаких указаний, а потому не может ответить на поставленные нами вопросы»[586]
. Весьма характерно, что слухи о германском сближении, циркулировавшие в те дни в дипломатических кругах Берлина[587], встревожили не только немецкую оппозицию[588], но и, застав врасплох, поставили советского временного поверенного в сложное положение. Как посол Кулондр сообщал 9 мая французскому министру иностранных дел[589], в последние 24 часа Берлин наводнили слухи о том, что Германия якобы передала Советскому правительству предложения относительно раздела Польши. При встрече вечером 9 мая крайне удивленный Астахов попросил Кулондра объяснить происходящее, ибо сам он, мол, не располагает никакой информацией о возможных, вызванных отставкой Литвинова переменах в советской внешней политике.