Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

В результате в фокусе внимания неизменно оказывается вопрос проникновения в тайну мысли и воли Сталина. Изучение этого вопроса должно остаться прерогативой советских исследователей. Автор насто­ящего исследования уклонилась от решения этого — не поддающегося ответу на основании предметного анализа источников — вопроса, по­зволив себе рассматривать тогдашний образ действий Сталина в значительной мере с той «привилегированной» колокольни непосредствен­ного свидетеля событий, с которой взирало на них германское посольст­во в Москве. Там отдавали себе отчет в безответственности проводившейся Гитлером политики диктата и насилия, а потому гос­подствовало полное понимание в отношении советской политики уми­ротворения; более того, Шуленбург и его сотрудники немало сделали для того, чтобы ссылками на неизбежные в противном случае последст­вия укреплять Советское правительство в его курсе на умиротворение.

Если взглянуть на происходившее тогда их глазами, то даже образ действий Сталина в период заключения пакта, выдвигающий перед со­временным исследованием все больше проблем, предстает в значитель­ной мере убедительным[1330]. Его осуществлявшиеся с оборонительными намерениями политические и военные шаги — в отличие от открыто аг­рессивных актов его соперника — предпринимались по крайней мере под знаменем легальности. Можно было, как об этом писал в те годы Карл Буркхардт графине Марион Дёнхоф, озадаченно наблюдать, как определенные «государства прячутся за своими международно-право­выми кулисами, используя при этом не обычный человеческий, а иск­лючительно юридический язык конвенций, причем всем смертельно опасным событиям предшествуют безнадежные войны формальных дипломатических нот»[1331] — германское посольство в Москве практико­вало эту «войну дипломатических нот», сознательно, считая ее средст­вом предотвращения или, на худой конец, отсрочки действительной войны. Советское правительство шло ему в этом навстречу.