Вроде бы Безыменский говорит то же самое, что и в отчете Горбачеву, но круглый стол в редакции журнала «Вопросы истории» состоялся 31 марта 1989 г.! Выходит, что если Безыменский и бывал в Бонне, то это никак не было связано с деятельностью яковлевской комиссии, на которую он ссылается в своей книге. Зачем же Безыменский сознательно вносит в свои тексты путаницу, категорически не желая указывать дату своей поездки в ФРГ? Вероятно, в боннском архиве он вообще не был, а его свидетельства являются сфабрикованными, что, кстати, объясняет их противоречивость и большое количество грубых ошибок. Например, совершенно немыслимо то, что специальный доклад британской разведки мог быть представлен Черчиллю в ноябре 1945 г., если еще в июле того года он лишился поста премьер-министра и был лишь депутатом парламента! Уж составляя отчет Горбачеву, можно было постараться подогнать свою брехню под реальные факты.
Скорее всего, Безыменский пишет об этом «докладе Черчиллю» с чужих слов. В реальности имел место быть меморандум для членов английского правительства от 29 октября 1945 г.[51]
, подписанный государственным секретарем по международным делам Ернестом Бевином. Брошюра отпечатанная в количестве нескольких десятков экземпляров, содержала краткое описание и выдержки из коллекции фон Леша, которая впоследствие стала известна по госдеповскому сборнику. Это самое раннее из известных на сегодняшний день документальных упоминаний «секретных протоколов». Можно предположить, что члены британского кабинета министров отнеслись к меморандуму Бевина скептически, по крайней мере никаких дипломатических шагов в связи с этим Лондоном сделано не было. Не исключаю, что меморандум Бевина появился с подачи США, которые провоцировали англичан на антисоветские действия.Почему я сомневаюсь в самом факте поездки Безыменского в Бонн? Потому что она выглядит столь же неправдоподобно, как если бы, например, генерал перед решающей битвой послал на рекогносцировку местности не офицеров штаба, а своего денщика или шлюху из походного борделя. Зачем вообще было нужно посылать какого-то журналиста из Москвы? В Бонне в тот момент сидел чрезвычайный и полномочный посол СССР Юлий Квицин-ский (см. главу «Квицинский»), получающий зарплату за то, что он представляет в ФРГ интересы Советского Союза. К тому же Квицинский являлся лицом компетентным в вопросах внешней политики и мог дать профессиональное заключение по вопросу «секретных протоколов» в отличие от туповатого писаки Безыменского, который даже в отчете Горбачеву нес ахинею, ссылаясь на устные легенды Галинга. Все, что надо было сделать — дать распоряжение советскому послу разобраться в этом вопросе и представить отчет с приложением всех материалов к такому-то числу. Если вопрос был важным, то следовало бы вызвать его в Москву для доклада.
Если поверить, что Безыменский действительно писал отчет о своей поездке Горбачеву, то значит, последний был в курсе его визита. А теперь скажите, зачем генсек содействовал поездке, если он, как сегодня считается, еще в 1987 г. держал в руках «оригиналы» скандальных протоколов, спрятанные в «закрытом пакете» в сверхсекретной «особой папке» в спецфондах самого недоступного партийного архива страны? Если Горбачев скрывал не только от общественности, но и от своих коллег по Политбюро сам факт существования «секретных протоколов», почему он позволил в лезть в это дело какому-то языкастому газетчику? Посла Квицинского, если бы он нашел в боннском архиве нечто компрометирующее, наносящее ущерб интересам страны, можно было бы заставить молчать (дипломат обязан свято хранить гостайну), а его доклад — засекретить. По всему выходит, что «полунаучная-полудипломатическая» миссия Безыменского — позднейшая мистификация.
Судя по воспоминаниям Селецкиса, Вульфсон держал в руках оригиналы советско-германского «пакта о ненападении» (официально считающиеся утраченными) и даже различил цвет чернил, которыми сделаны подписи. А Безыменскому заместитель начальника боннского архива Гелинг заявил, что в наличии имеется лишь оригинал ратификационных грамот к договору. Опять же, Безыменский сообщает, что пленка, на которую были засняты документы, была неперфорированной (собственно, микропленка и должна быть такой), а Селецкис говорит о том, что видел знак AGFA-39 на [перфорированной] дорожке.