Палач

Пинцетом я вытаскивала уже проявившиеся снимки, промывала их в проточной воде, бросала в ванночку с закрепителем. Отработанными до автоматизма движениями совала в первую ванночку новую порцию пока что еще непроявленных фотографий.

Огонек моей сигареты зеленовато светился в красном полумраке кладовки, которую я когда-то, в самом начале своей профессиональной деятельности переделала в очень комфортабельную а потом, со временем, и в оборудованную по последнему слову техники мини-фотолабораторию. Щурясь от табачного дыма, я сидела на табуретке и бросала время от времени взгляд на них — на лица моих врагов. Сунула руку в нагрудный кармашек рубашки и вытащила пачку сонапакса. Выдавила таблетку, слизнула ее с поскрипывающей фольги и запила колой из высокого хрустального стакана.

Что-то случилось. Как у Хеллера.

Я сидела, поглядывая то на снимки, то на аппаратуру и машинально вспоминала, как все это начиналось. Не эта история, а моя нынешняя профессия, которой последние годы я зарабатываю себе на хлеб насущный. Я достала из-под стола початую бутылку армянского коньяка. Последние дни, к моему собственному удивлению, у меня почему-то по всему дому стоят початые бутылки коньяка. Странно. Я налила себе в пустой стакан из-под колы на треть коньяка и выпила, запрокинув лицо к багровому отсвету, лежащему на беленом потолке.

Если оставить за скобками те неуклюжие первые снимки, сделанные сначала дедушкиной «лейкой», потом «зенитом», купленным на деньги, которые на самом деле мне давали на тряпки мама и бабушка, то по-настоящему я начала серьезно заниматься фоторепортажами только на журфаке университета. Это было только начало, а когда в награду за первое место на каком-то там фотоконкурсе дед привез мне из очередного забугорского вояжа мой первый профессиональный «никон», все пошло уже совсем серьезно.

А потом все и вообще покатилось нескончаемой шустрой чередой, обрушившейся на меня лавиной невероятных возможностей: любовные романы, быстротечные, как огневой контакт в разведке боем; интересная учеба и работа, и наглые халтуры. Была куча поездок по стране, которая при мне — почти уже взрослой — совсем недолго называлась просто велико-коротким словом «Союз», словом, которое, кстати, мне и по сей день нравится. Не то что нынешний «former USSR» или ЭрФэ. Не говоря уж про Эс-Эн-Гэ. Именно, что Гэ. Про Россию я не говорю. Но я ненавижу аббревиатуры, изобретение косноязычных плебеев-недоучек — ну-ка, попробуйте расшифровать вывеску над зачуханным сельским магазином — «ОРС»! Что, ребята, слабо? Я тоже до сих пор не знаю, что это значит.

Я снова плеснула в стакан немного коньяка, отхлебнула и задумалась о своей профессии.

И первая официальная зарубежная командировка, которую мне, студентке второго курса устроил дед — в бывшую народную мать ее Венгрию. Первая, ха! Это при том, что впервые за границей я побывала вместе с мамой и дедом, когда мне едва-едва стукнуло девять лет, по приглашению от какой-то там нашей дальней эмигрантской родни, живущей с послереволюционных времен в New Zealand, а именно каком-то приморском городке с туземным невыговоримым названием.

И репортажи, статьи, снимки в газетах и журналах — сначала здесь, а потом, благодаря идущей вовсю glasnost & perestroyka, и у них, за бугром. Спасибо вам низкое, m-r говнючий Gorbi! Gorbi at Urby, как говорят в нашем православном народе, за то, что развалили Империю. М-да… Но во многом я пользовалась полной свободой благодаря безупречной репутации и долгой правильной жизни деда, которая продолжается и по сей холодный осенний день, и — дай Бог ему здоровья, будет продолжаться и далее. А также благодаря тому, что говорить по-английски меня начали учить чуть раньше, чем по-русски. И посему в данный момент я есть то, что профи-переводчики называют каким-то земноводным словом «билингва».

Дальше было так — случайное знакомство однажды в какой-то очередной летней каникулярной командировке в Сибири, а еще точнее — в селе, на обском притоке, таежной речке Чае: от берега до берега — половина корта для lawn-tennis. «Не отчаивайтесь на Чае, пейте девки больше чая.» Это я лично придумала — цитируйте, потомки ибн потемки. Таа-а-ак… Еще треть стакана коньяка. Закуски под рукой нет и не предвидится. Сплошное отчаяние. На Чае я познакомилась с Сережей. Как?..

Тогда он, питерский хирург Сережа, живая легенда на бескрайних просторах Западной Сибири, был еще достаточно молод. Уехав когда-то из Питера по распределению на три года в Томск, стал там со временем местным светилом. По срочным вызовам летал вертолетом в медвежьи углы, кромсал ланцетом тела молодых советских нефтянников-газовщиков и в промежутках между полетами на операции в глухие поселки писал диссертацию, знакомился со мной и играл в волейбол. Ну, прямо как Ельцын. Не пугайтесь — они играли в разных командах. Ха-ха! Это юмор.