Палач

– Кошки помогли. Там, где дрянь не водится, обязательно один-другой мохнатый комок будет крыс гонять или чужие сливки лакать. И лишь у тебя – посреди парадного благополучия – ни одного завалящего блохастого кота. Ну и наследил твой дружок чуть-чуть по здешним подвалам. Сверху почти не ощущается, а как пониже шагнуть – так и вот он, во всей красе.

Госпожа Кхно усмехнулась и погладила давно проснувшееся чудовище.

– Хорошо сказал. А я все думала – чего от меня хвостатые россыпью удирают… Что еще хочешь, прежде чем в дальнюю дорогу соберешься?

– Помолиться позволишь?

– Что же я, не человек? Папа мой, светлой ему памяти, всегда разрешал минутку на душу потратить. И я разрешу. Можешь вслух.

– К светлой твоей стороне обращаюсь, – начал отходную молитву Клаккер, одновременно с этим швыряя на кровать связку гранат. И прежде, чем заревевший зверь взметнулся к потолку, саданул с обоих стволов из обреза, вместе с отдачей кувыркнувшись за ящик. Секунда, перекрытая женскими криками и воплем боли, а затем вселенная раскололась, разлетевшись на раскаленные осколки.

* * *

Когда сквозь дым и наскоро залитый начавшийся пожар в подвал пробился Шольц, там уже толпилась куча народу. Но ни один, самый смелый или безрассудный, не пытался войти в исходившую дымом комнату. Когда начальник отделения Сыска и Дознания шагнул через порог, в нос ударила вонь горелого тела, а из угла донеслась тяжелая волна ненависти, способная свалить с ног.

– Ты что, совсем ошалел?! – заорал с перепугу полицейский, выхватывая из кобуры револьвер.

– Не трогай зверушку, завтра тебе голова будет! – рявкнул в ответ Клаккер, привалившись залитым кровью телом к стене. – Мне он пока нужен… Подлататься лучше помоги, еле осилил гада. Думал – порвет… Крепкого любовника себе стерва завела.

– Да? А под суд?

– Назови хоть одну причину, я посмеюсь… Зато ты сразу кучу дел можешь закрыть, скопом. Рабовладение и убийство граждан Города. Укрывательство Тени и пособничество ей. Игорный дом и прочее – это уже на закуску, если захочешь. Ну и главную тварь завтра утром получишь, для отчетности. Сплошь одни радости… Если доживу до завтра, твоими стараниями.

Шольц скривился, будто набил полный рот лимоном, но пререкаться не стал. Высунулся в коридор, нашел глазами пару местных унтеров, грустно топтавшихся в отдалении:

– Лекаря сюда, живо. И ящик подыщите, побольше. Чтобы тело вытащить, не привлекая лишнего внимания… Нет, два ящика! Два…

Вернувшись в комнату, толстяк зло рванул воротник, выдирая пуговицы с мясом, и уставился на монстра, пришпиленного к стене железными загнутыми прутьями.

– Чем это ты его? Кочергой, что ли?

– Ага. Парочка валялась под ногами… Ну, потом еще объяснил, что меня кромсать – последнее дело. Вроде, проникся.

– Сейчас тебя подлатают. А потом расскажешь, что за гадюшник ты разворошил. Любитель покопаться, чтоб тебя…

* * *

Морозным ранним утром Клаккер подошел к закрытой двери дома, над которым болталась на ветру вывеска: «Колониальные товары Аграта». Подтянув широкие сани, на которых ворочался многократно штопанный мешок, палач снял с плеча обрез и приставил ствол к дырке замка. Сдвинув чуть ближе к косяку, нажал на спусковой крючок и добавил ногой по вздрогнувшей двери. Затем тесаком располосовал мешковину и сбросил на снег черное тело, многократно спутанное веревкой. Убедившись, что на шее Тени тяжелый стальной ошейник, разрубил узлы и зашвырнул тварь внутрь, не забыв закрыть дверь.

– Вот так. Обратно к себе удрать ты не сможешь, умельцы удавку ковали. А вот за обещание меня товаркам скормить – поквитаешься. Не зря Ткач хвастал, что чужих здесь не бывает. Заодно и это гнездо зачистим… А потом и за твоей головой прогуляемся. Нельзя нарушать отчетность Шольцу.

Мужчина поглубже нахлобучил шлем, прислушиваясь к еле различимым крикам и стрельбе, потом перезарядил обрез и добавил:

– Ладно, десять минут отдыха, и пойду работать. А то холодно здесь, как бы не застудиться…

Вторя его скрипучему голосу, прозвучал чей-то вопль и затих. Бездушное орудие палача вершило вынесенный приговор.

Глава 3

– Вот скажи мне, в кого ты такой твердолобый уродился, а?

Взгромоздившись на табурет, начальник отделения Сыска и Дознания дымил цигариллой, изредка сплевывая коричневой слюной в сторону пленника, норовя попасть между прутьев решетки. Флегматично разглядывая полицейского, на узком топчане сидел бритый налысо мужчина, изредка почесывая жесткую щетину.

– Я, как порядочный человек, тебя покрывал, на шалости мелкие сквозь пальцы смотрел. А ты? Надо же было учудить – устроил самосуд в центре города, допустил смерть пятнадцати человек… Или семнадцати? Черт его знает, там куски по всему дому собирали, до сих пор коронеры проблеваться не могут.

– То есть если бы Ткач меня в подвале грохнул, то честь ему и хвала. А что я прибыл на место происшествия и добил тварь, убившую толпу народа, – это нарушение закона?