Палач. Наказание как искупление

— Как это о чем? Обо мне! О тебе!! О нас, в конце концов!!! Иначе какого хрена я сюда лег и заплатил огромные, даже по меркам Англии, деньги? — Антон был не на шутку взбешен.

— Что такое «хрен»? — спокойным голосом спросила Алессия.

— Корень такой. Горький очень.

— Понятно. Значит, опять ругательство, — констатировала Алессия, после чего поднялась и так же внезапно, как за день до этого, исчезла.

Чабисов был в полной растерянности. Он как мудак напросился сюда в надежде, что здесь ему помогут. А здесь… И он опять начал все ломать и крушить. Опять дежурный врач, опять санитары. Успокоительное. Сон. Пробуждение. Алессия. Она сидела рядом и держала в своих ладонях его руку. При этом взгляд ее лучился теплотой и любовью.

— Если будешь ругаться или буянить, я уйду и больше не приду. Тебе дадут на руки выписку. Деньги, заплаченные за курс лечения, будут возвращены. Мы не справились. Такое в практике случается, — она говорила официальные вещи, но в глазах он читал совсем другое: симпатию, понимание, приятие.

— Не уходи, — выдавил он из себя, поскольку от нахлынувших на него чувств еле переводил дыхание.

— Хорошо. Я не уйду…

Чабисов начал говорить. Он говорил весь день с перерывами на еду и отдых. Он говорил весь следующий день. Он говорил три дня подряд. Алессия молчала и слушала. Слушала и молчала. Она уяснила, что перед Антоном виноваты все. Что его с раннего детства (это был важный момент) все обижали. Что отношение к нему продиктовано завистью и злостью. Что он все делал правильно. Что он не признает приговор екатеринбургского трибунала. Что вообще ему начхать на человечество, на мелких людишек, на быдло. Он выговорился. Пар вышел. Теперь следовало начинать его лечить. Но как? В конце третьего дня Алессия поднялась и всем своим видом продемонстрировала, что уходит.

— Что опять не так? — в отчаянии закричал Чабисов. — Что? Ответь!! Почему ты уходишь? Почему?? Почему??? — после чего Алессия услышала разрывающие душу рыдания.

Она стремительно развернулась и подбежала к Антону. Он плакал, как могут плакать только сильные мужчины, пытаясь задушить в себе всхлипы и унять слезы. И от этого выглядел еще более трогательным и беззащитным. Что ж. Она добилась своего. Плотина его цинизма и гордыни была сломана. И теперь, вместе с этими рыданиями, из него выходили злость, агрессия и ненависть.

Она села рядом и начала гладить его по голове, которую он доверчиво уткнул в ее грудь. Через некоторое время он успокоился, а она продолжала сидеть рядом с ним, понимая, что выиграла у судьбы битву за этого человека.

Чабисов быстро шел на поправку. У него улучшился аппетит. Нормализовался сон. Он радовал Алессию своими успехами на тернистом пути исправления и превращения. Через неделю он попросил отвести его в церковь. Там он долго сидел на скамье, погруженный в собственные мысли. А после возвращения попросил принести ему Библию, которая с тех пор неизменно лежала на столике рядом с его кроватью. Через три месяца мало кто мог бы узнать в интересном, средних лет мужчине с пронзительно мудрым взглядом прежнего Чабисова. Теперь это был совсем другой человек, гораздо более чуткий, понимающий и любящий. Алессия блестяще справилась со своей работой. Но… Увы… Время пребывания Антона в ее клинике подходило к концу. Дело шло к выписке и расставанию.

В последний вечер своего пребывания в Модене Чабисов пригласил Алессию на ужин. После десерта, когда им принесли терпкое местное диджестиво, [41]Чабисов достал из кармана пиджака небольшой сверток, который стал нервно разворачивать на глазах у немного удивленной спутницы. Чувствовалось, что он очень волнуется. Но наконец все трудности борьбы с неподдающейся упаковкой были преодолены, и на столе оказался красивый футляр, обтянутый дорогим фиолетового цвета бархатом. Антон Борисович пододвинул загадочную коробочку к Алессии. Та, немного смутившись, открыла ее.

— Нет! — с восторгом воскликнула она, увидев искрящийся всеми цветами радуги великолепный бриллиант.

— «Нет» — это твой ответ? — с мягкой улыбкой спросил Чабисов.

— «Нет» — это не ответ. Это удивление!

— А чему тут удивляться? Ты сделала из меня человека. Ты фактически подарила мне вторую жизнь. И я не хочу да и не могу с тобой расстаться. Выходи за меня замуж. Все формальности с моей прежней женой давно улажены. Я абсолютно свободен. Я не говорил тебе об этом, но вчера с помощью падре Андреа я перешел в католичество. Так что я не вижу никаких преград для нашего с тобой венчания. А я хочу именно венчаться. И только с тобой, — он проговорил это достаточно быстро, как бы проговаривая заученный текст, что лишь еще больше убедило Алессию в серьезности его намерений.