Палач Рима

Подручные Спурия захихикали.

Рубим или крутим? — спросил Спурий, разглядывая шею Страбона, как будто перед ним был жертвенный баран. Страбон продолжал стоять с гордым видом, не обращая внимания на омерзительного тюремщика.

— Крутим! — едва ли не выкрикнул Веспасиан, чувствуя, как в душе закипает гнев. — И поживее!

— Это хорошо. Меньше грязи потом убирать, ребятки, лишь чуток дерьма и мочи. Гоните мне пару удавок, и я живо вздерну этого паренька, — с этими словами Спурий поднял люк и сбросил вниз веревку, что крепилась к железному крюку на потолке.

— Прошу наверх, господин хороший, — крикнул он вниз с притворной учтивостью.

Веревка тотчас натянулась; в следующее мгновение, ухватившись за края, из люка выкарабкался Сеян, голый, в одной лишь набедренной повязке.

Хотя на его потное тело налипла солома, от него исходило ощущение достоинства и власти. При виде его Веспасиан едва не отшатнулся в ужасе. Взгляд Сеяна был полон ненависти к своему тюремщику.

— Император и Сенат в конце концов одумались! — порычал он в лицо Спурию. — Я никогда не забуду твоего гостеприимства, жалкий червяк!

— Боюсь, ты ошибаешься, отец, — подал голос Страбон.

Услышав голос сына, Сеян резко обернулся. Перед ним, между двумя преторианцами, закованный в цепи, стоял Страбон. Он тотчас понял, что это значит, и на какой-то миг самообладание изменило ему. Однако затем он кивнул и улыбнулся кривой улыбкой.

— Понятно. Так вот значит, чем все кончилось, — он посмотрел на преторианцев. — И сколько же Тиберий заплатил гвардии, чтобы та предала меня?

Оба гвардейца ничего не ответили, глядя перед собой.

— Ага, стыдно признаться? — усмехнулся Сеян. — Хорошо, попробую угадать. По двадцать золотых каждому?

Преторианцы хранили молчание, отказываясь смотреть ему в глаза.

— Значит, тридцать?

Было видно, что обоим неловко.

Глаза Сеяна от удивления полезли на лоб.

— Так значит, и двадцати не дали. Эх вы, продажные шлюхи.

— По десять золотых, отец, — сообщил Страбон. — Они сами хвастались, пока вели меня в Сенат.

— Хвастались! Хвастались, что получили по десять золотых! Какие-то жалкие двести пятьдесят денариев! — Сеян расхохотался. — Император выкупил свою империю меньше чем за годовое жалованье рядового преторианской гвардии! Вот это покупка! Да за такую цену вскоре любой сможет себе позволить императорский пурпур!

С этими словами он плюнул преторианцам под ноги.

— Ладно, давайте кончать!

Его взгляд упал на Веспасиана. Он тотчас нахмурился и ткнул в него пальцем.

— Я знаю тебя. Сегодня утром ты прятался за колонной в храме Аполлона. Если ты один из триумвиров, то что ты забыл рядом с храмом, где проходило заседание Сената, на котором я должен был получить трибунские полномочия?

— Мне было так велено, — ответил Веспасиан, глядя Сеяну в глаза.

— Кем велено? Макроном?

— Нет, Антонией, — честно признался Веспасиан, не видя смысла скрывать имя той, что сыграла ключевую роль в свержении его пленника.

Сеян улыбнулся мрачной улыбкой.

— Эта старая сука? Так значит, это она, а не Макрон?

Веспасиан кивнул, по-прежнему глядя Сеяну в глаза.

В глазах пленника промелькнул огонек узнавания.

— Я ведь уже видел тебя раньше?

— Верно, видел.

— На стене дома Ливиллы пять лет назад. Ты был в числе тех, что пришли освободить рабыню, личного секретаря Антонии.

— Верно. Я был среди них.

Вы поступили как храбрецы.

Веспасиан продолжал смотреть в глаза Сеяну, как будто слова похвалы его не касаются.

Сеян какое-то время молча смотрел на него. Все, кто были рядом, стояли, не пошелохнувшись, как будто чувствовали, что между этими двумя, триумвиром и осужденным на смерть, возникла некая незримая связь. Веспасиан расправил плечи и гордо вскинул голову. Куда только подевался его страх!

— Есть в тебе нечто, молодой человек, — наконец произнес Сеня. — Нечто такое, что есть и во мне. Железная воля. Антония наверняка ее тоже разглядела в тебе, если она спустя пять лет вновь прибегла к твоей помощи. Обычно она выбрасывает людей уже через несколько месяцев, как только использует их в своих целях. Значит, она считает, что ты годен на нечто большее. Вчера помощник Антонии, сегодня римский палач. Что же уготовано тебе завтра? Кстати, как твое имя?

— Тит Флавий Веспасиан.

— Что ж, юный сын рода Флавиев. Я дам тебе совет. Запомни его хорошенько. Это последний совет, который я кому- то даю. Я здесь всего по одной причине. Одной-единственной. Я не взял власть, когда до нее можно было дотянуться рукой. Когда я был консулом, мне следовало поднять мятеж. Гвардия была моей, Сенат по большей части моим, народ тоже был бы моим. Но я не решился.

Почему я не решился, когда столько лет к этому шел, да и сама власть тоже шла ко мне в руки? Почему? Ведь Антония наверняка рассказала тебе, что я делал все для того, чтобы приблизить это момент, как я пытался стать или наследником Тиберия, или, женившись на Ливилле, регентом наследника; как я избавлялся от соперников, пока выбор Тиберия не сузился до троих — Клавдий, Тиберий Гемелл или я?

— А Калигула? — не удержался от вопроса Веспасиан.

Сеян состроил презрительную гримасу.