Выходя из церкви, Энрика с отвращением почувствовала, как дрожат ноги. Остановилась, пытаясь успокоиться, но коленки стали колотиться друг о друга — лучше идти. Лиза осталась в церкви получить монашеское одеяние, и некому было поддержать Энрику. Кроме одного человека, который подходил к ней, сияя добродушной улыбкой.
— Я уж думал, он там с вами окончание поста празднует, — сказал Рокко. — Ну чего? В работный дом собралась? К Диасколу такое счастье — выходи за меня замуж!
Ему пришлось подхватить Энрику, потому что она едва не рухнула.
— Эй, я понимаю, что ты рада, но прям тут на меня падать не надо! — Рокко, несмотря на браваду, все же чуть-чуть покраснел, придерживая Энрику за руки. — Я-то не против, да Фабиано разорется от зависти, еще удар хватит бедолагу. Нет, ты не подумай, — я всерьез. Ну как без тебя в этом городишке? Кто скрипировать будет?
— Чего делать? — Энрика даже трястись перестала.
— Ну, это… На скрипке играть.
Смешок вырвался против воли. «Скрипировать» — надо же… Зато полегчало. Теперь, наверное, можно и объясниться. Энрика подняла взгляд на доброе лицо Рокко и сказала:
— Сегодня я выйду замуж.
— Так, — кивнул Рокко. — Пока все правильно, но почему-то мне кажется, будто это не все.
— За Гиацинто.
Тишина. Рокко отпустил ее руки, стоял и смотрел непонимающим взглядом. Молчание длилось так долго, что Энрику пробрала дрожь — теперь от холода. Вынула шапку из кармана пальто, надела. Как Рокко-то не мерзнет? Хотя, мерзнет, конечно, вон уши какие красные… Красные, как шарфик, который вязала ночью. Вот он, в кармане. Прощальный подарок, совершенно нелепый и бессмысленный, будто перечеркивающий все, что было между ними.
— Гиацинто Моттола?
Энрика кивнула.
— Ты сейчас шутишь, да?
Мотнула головой.
— Рика, ты сбрендила? Выйти за сына Фабиано? — Рокко, казалось, поверить не мог. Энрика сжала в кармане теплый шарф, и ладонь Рокко тоже скользнула в карман, что-то стиснула.
— Так нужно, — твердо сказала Энрика. — Я не люблю его, ты не подумай…
— Вот уж чего никогда бы не подумал!
— … но это — единственный способ спасти нас от разорения.
Опять тишина. Стоят друг против друга, будто враги, готовые напасть, ударить, укусить.
— И как? — спросил Рокко. — Гиацинто подойдет к папе и попросит его сказать, что Дио начал обожать музыку? И сразу все кинутся к вам в мастерскую, в школу? Ты эту чушь с родителями обсуждала? Наверняка обсуждала… Нет, я поверить не могу! Это ведь чушь, Рика!
— А что мне еще делать? — крикнула она, будто оттолкнув Рокко голосом. Он отступил на шаг. — Так хоть какой-то шанс есть. А с тобой? Только и радости, что дурью маяться. Я до пятнадцатого колена перечислить могу своих предков, которые одной музыкой жили. И что теперь — все? Перечеркнуть, забыть, оставить?
— Рика… — Он протянул руку, но Энрика отдернулась. — Послушай… Это большая ошибка, серьезно. Я хорошо знаю Гиацинто, мы с ним, можно сказать, друзья…
— Чего? — фыркнула Энрика. — Впервые слышу!
— Потому что о некоторых вещах даже тебе слышать бы не стоило. Он не хороший человек, с какой стороны ни глянь. Если он согласился на брак с тобой — значит, что-то задумал. И, раз даже я не в курсе, значит, задумал что-то очень плохое. Подумай над тем, какую власть имеет муж над женой. Он сможет тебя бить, и никто ему слова не скажет, он… Да все, что угодно! Ты готова доверить ему свою жизнь? Не сходи с ума! Если бы я знал, что ты задумала такое…
— Что? Раньше бы подошел? — Энрика отвернулась. Там, дальше по дороге, стоят двое. Отсюда лиц не разобрать, но она знает, что это — отец и мать, ждут ее.
— Гораздо раньше!
— И все — чтобы меня, дуру, от Гиацинто спасти? Какие жертвы! Как благородно!
Глаза Рокко сделались круглыми.
— Рика, ты чего — вообще, что ли? Что плохого, если тебе пытаются помочь?
— А то, что не нужна я тебе — вот что! — крикнула она, чувствуя, что начинает плакать от собственной глупости. Слова даже в голове появиться не успевали — сразу как-то проскакивали на язык и летели в беззащитного Рокко: — Он ко мне хотя бы как к женщине относится, комплименты говорит. А от тебя только и слышишь: «дура», «сбрендила», «с ума сошла»! А чуть чего — сделал красивый жест, и я перед тобой на колени упасть должна?
— Так, все! — Рокко решительно махнул рукой, будто обрывая разговор. — Ты, дура, сбрендила окончательно, с ума сошла. Иди домой, остынь, потом поговорим. Меня где искать — знаешь.
— Да нужен ты мне!
— Не нужен — не ищи. Только одно запомни: красивых слов тебе и я могу наговорить, хоть ты от меня их и не ждешь. А в жизни важнее все-таки не слова, а поступки. Поэтому если тебя дурой зовут, да из пропасти вытаскивают — ты головой-то подумай! Может, не зря зовут? И не просто так вытаскивают?
— А я и без того — в пропасти! — кричала Энрика, спеша за уходящим Рокко. — Тебе-то что! Спрятался за своего колдуна — и горя не знаешь. Вас пальцем тронуть боятся. А моя жизнь?..
— Я тебе только что предложил жизнь ничуть не хуже, — бросил через плечо Рокко, даже не сбавив шага. — Красивых слов добавить?
— Моя жизнь — музыка!