Палач в нетерпении

Надо же! Оставили без присмотра, тройка идиотов! Даже наушники болтались без дела!

Впрочем, скоро я была готова поверить, что это просто плод моего воображения. Наверное, мне все это почудилось.

Быстро поднявшись по ступенькам, я открыла почтовый ящик.

Роза там действительно лежала. Правда, к утру она рисковала выглядеть уже не такой прелестной, какой она была сейчас. Но сам факт ее приношения в дар красавице Татьяне не носил в себе ничего противоправного.

Вот только рядом с розой белел листок.

Я дождалась, когда вся компания подойдет ближе, и открыла его.

На сей раз это был титульный лист с детектива Питера Чейни.

«ПАЛАЧ В НЕТЕРПЕНИИ».

* * *

— Только не надо говорить нам, что вы его не клали туда, — мрачно и холодно произнесла я, поднимая глаза на Виктора.

Кстати, теперь, при свете лампы, я с удивлением обнаружила, что у этого мерзавца весьма обаятельная физиономия. Красавцем его назвать было нельзя, но что-то в нем было. Что-то такое, что хотелось взглянуть на него еще, и еще, и еще… В общем, он был весьма притягательной личностью, этот Виктор. Глаза у него были очень красивыми — и с таким доверчивым простодушием смотрели на тебя, что даже мысль о его причастности к творениям анонимного жанра казалась кощунственной.

— Цветок? Я же сказал, что положил! Это же не бомба, как вы изволили убедиться, милая девушка! Можете проверить каждый лепесток — взрывчатки там вы не обнаружите! К тому же я вам уже высказал свое мнение по этому поводу — если бы я и вздумал изничтожить неверную, я бы скорее просто избил ее хлюпика. Но ее вкус — это ее проблема.

— Напрасно вы так ерничаете, Виктор Петрович, — сказал Лариков, возвращая мне листок. — Дело очень серьезное. Поскольку вот это послание лежало рядом с вашим цветочком. И мы совсем не исключаем вероятности, что подложили его именно вы…

— Какой еще листок? — вскинул он на Ларикова глаза, полные недоумения. — Я положил туда только розу. Не спорю, это был, пожалуй, самый кретинский поступок в моей жизни, но уж письма любовные я бы ей ни за что писать не стал. У меня очень трудно с написанием фраз, видите ли. Пока я начинаю писать первую букву, мысль успевает улетучиться. Поэтому самое крутое, что я мог бы изобразить, было бы банальное «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, ТАНЯ!». Согласитесь, что такое детское послание предмет моих воздыханий вряд ли бы оценил по достоинству. Скорее всего Татьяна долго бы хохотала, а ее смех с удовольствием бы разделил с ней этот недоношенный червяк!

— Ну, так можно ведь и книги испортить, вырезая оттуда заголовки и наклеивая их на чистые листы, как тут. С одной стороны — поздравляю с днем свадьбы, а внутри прямая угроза, — заметила я. — Вы же не любите Андрея Никитича.

— И что? Я же именно его не люблю, так что именно ему бы я и угрожал с превеликим удовольствием! Кстати, может, вы мне покажете, что Татьяне написали на этот раз?

Ну конечно! Я и забыла, что про письма он знал.

— Сначала дайте-ка мне сигарету, — вздохнула я. — А потом продолжим нашу беседу на нейтральной территории. Как я понимаю, все гадости уже совершены. Сейчас только позвоню Танечке, выясню, все ли у них в порядке…

— А что? — встрепенулся Андрей. — У тебя есть опасения?

— Дело в том, что в двенадцать у них никто не поднимал трубку. Я решила, что они спят, и не стала настаивать. Но теперь, я думаю, есть смысл дозвониться…

— Чтобы сообщить, что мы полные придурки и прямо у нас под носом подкинули очередной пасквиль, — хмыкнул Пенс. — Правда, нам удалось поймать Витеньку, но он настаивает, что положил только трогательную розочку. И я ему, кстати, верю.

— Спасибо, — наклонил голову в шутливом полупоклоне Виктор. — Я уж думал, что и ты, Брут, склонен считать меня тем самым уродом, которому нечем заняться, только Танечке жизнь отравлять.

— Не за что, — ответил Пенс. — Просто по Сашкиным раскладкам этот извращенец отличается умом, а у тебя его никогда не было.

— Какой же ты милый, брат! Даже в своих добрейших чувствах умудряешься оставаться таким же честным и бесхитростным!

Слушать их словесную дуэль было невыносимо, тем более что они отвлекали меня от моих мыслей. К тому же из моей головы не выходила эта легкая тень, что мне почудилась возле подъезда.

Или ничего мне не почудилось?

— Грош тебе цена, Данич, — пробормотала я, закуривая и выходя на улицу. — Сама вот подумай, лапонька моя, как это ты смогла упустить преступника, если это тебе совсем и не почудилось?

И хотя в глубине души я все-таки надеялась, что мне просто все привиделось, я чувствовала себя омерзительно.

Тем более что — палач-то был уже в нетерпении!

Вот эта мысль заставляла меня нервничать. Я с трудом сдерживалась, потому что сейчас напряжение уже начинало достигать своей высшей точки — и что потом?

Не найдем ли мы нашу Татьяну лежащей на полу в точно такой же позе, как та, которая уже никогда не сможет подняться?

Я стиснула кулаки.

— Ах, знать бы, кто ты, голубчик, — пробормотала я.

Но пока мы этого не знали! — Саш, — раздался за спиной голос верного Пенса. — Ты в порядке?

— В порядке, — вздохнула я. — Только кажусь себе полной дурой.

— Почему? — удивился Пенс.