Палачи и киллеры

С врагами Унгерн расправлялся жестоко и своих подчиненных не щадил. В этом правой незаменимой рукой барона был знаменитый человек-зверь, садист Л.Сипайлов, которого вся дивизия именовала Макарка-душегуб.

В нем совместилось все темное, что есть в человеке: садизм, ложь, зверство и клевета, человеконенавистничество и лесть, вопиющая подлость и хитрость, кровожадность и трусость. Сгорбленная маленькая фигура, издающая ехидное хихиканье, наводила на окружающих ужас.

В Урге барон назначил его полицмейстером, и этот полицмейстер оставил после себя длинный кровавый след. Помощником полицмейстера был я, адъютантом Сипайлова — поручик Жданов, человек сипайловского стиля, делопроизводителем чиновник Панков — смиренный и молчаливый парень, палачами и опричниками были Герман Богданов, солдат, без трех пальцев на правой руке, Сергей Пашков, он же Смирнов — специалист по удушению. И Новиков. Это была сипайловская гвардия, которую видавшая виды дивизия боялась и сторонилась.

При занятии Урги всех коммунистов передушили и кончили всех евреев. Но десять евреев избежали расправы, укрывшись в доме одного монгольского князя. Дом пользовался неприкосновенностью. Но Сипайлов не унывал и учредил за ним наблюдение. Около дома беспрерывно дежурили сипайловские опричники. Макарка-душегуб в конце концов добился своего: несчастных схватили и задушили.

Но на кровавом фоне фигурами мучеников были не одни евреи — на унгерновский эшафот часто всходили и его близкие подчиненные.

Я получил у Унгерна разрешение отпраздновать новоселье, позвал в гости офицеров и знакомых горожан. Неожиданно дверь комнаты резко распахнулась и на пороге показалась ехидная, хихикающая, сгорбленная фигура Макарки-душегуба. Он не был гостем, гак как офицеры избегали его присутствия, а потому его появление произвело на всех жуткое впечатление. «Есаула Макеева срочно к начальству дивизии…» — забормотал он. «Зачем?» — спросил я. «Не знаю, цветик мой, не знаю», — снова забормотал Сипайлов, ехидно посмотрел на всех и торжественно удалился. Настроение у всех упало. В 12 часов ночи вызов не предвещал ничего хорошего. Хотя дамы и уговаривали меня немедленно бежать из Урги, но я взял два револьвера и помчался к Унгерну. Барон кричал на Сипайлова, потом ударил его по лицу, выгнал, а потом резко спросил меня: «Лауренца знаешь?». — «Так точно, знаю». — «Его сейчас же кончить. Сам кончи, а то эта сволочь Бурдуковский еще будет над ним издеваться. Ну, иди!»

Подполковник Лауренц, преданный слуга Унгерна, сидел на гауптвахте. С тяжелым сердцем вошел я к нему. Он еще спал. Я разбудил его и сказал: «Вас требует Унгерн. Но он приказал вам связать руки, так как боится, что вы можете броситься на него».

Лауренц быстро вскочил с нар, вытянулся и бросил: «Не узнаю барона, Ну что же, вяжите». По дороге Лауренц спросил: «Вы меня везете кончать?» «Так точно, г-н подполковник», — едва слышно промолвил я.

Ночь была бешеная. Крутил ветер, было темно, как в могиле, и зловеще заливались за городом собаки.

Выехали за город. Кучер повернулся и сказал: «Прикажете остановиться, г-н есаул?» — «Да». Лауренц сошел с коляски и спросил: «Вы меня рубить будете или стрелять?». В ответ на это я дрожащей рукой направил револьвер в голову подполковника и выстрелил. Несчастный упал и простонал: «Какой вы плохой стрелок, добивайте же скорее, ради Бога!» Меня трясла лихорадка, я снова выстрелил и снова не добил. «Не мучайте, убивайте же!» — стонал расстреливаемый. А я палил в него и не мог попасть в голову. Очумелый от ужаса кучер соскочил с коляски, подбежал к извивавшемуся на земле Лауренцу, приставил к его голове револьвер и выстрелил. Подполковник замер. Я вскочил в коляску и сумасшедим голосом заорал: «Скорей, скорей, в город, в город!». Лошади помчались от страшного места. Остервенело выли собаки.

Как-то вечером Сипайлов пригласил к себе на ужин монгольского военного министра Ваську Чжан-Балона, бывшего старшего унгерновского пастуха, меня, Парыгина и ротмистра Исака. Сипайлов жил в верхнем этаже большого барского дома, а в нижнем этаже у него жила захваченная заложница — еврейка, и горничная — миловидная, лет двадцати четырех казачка, родственница атамана Семенова. После взятия бароном Урги она обшивала всех офицеров, пока ее не забрал к себе Сипайлов.