Палачи и придурки

Запахнул Георгий Николаевич китайский халатик на груди. «Наверно, их специально обучают читать чужие мысли. Только почему он сегодня без камуфляжа? Без очков? И зубы... Хотя, может быть, и это лицо его не подлинное, — он внимательней присмотрелся к Виталию Алексеевичу и заметил тщательно припудренную синеву под глазами. Нет, неизвестно, как там с зубами, а синяки-то были настоящие. — Черт его знает! Может, действительно водопроводчик и не более! Вполне возможно, что все это мои фантазии!»

Вполне возможно, что начался у него горячечный бред, мания преследования, но эту мысль он на поверхность не выпустил, загнал поглубже. Да и выпитое пиво забродило, перекосило все мысли.

Шлепая тапочками и мучаясь совестью, провел он Виталия Алексеевича в кабинет профессора, достал из шкафа тяжелый альбом, бухнул на стол.

— Вот, — слабо махнул рукой и сам присел в кресло, потому что ноги не очень крепко его держали, подгибались.

— Ага, так-так-так-так! — закружил над альбомом Виталий Алексеевич вороном. — Большой я любитель этого дела, да только..., — он щелкнул языком и выразительно потер друг о друга большим и средним пальцами, — средств не хватает. Нет средств. А профессор большие деньги зашибает, коли может позволить себе? А?

— Право, не задумывался...

— Ну конечно. Да ты пей, Жора, пиво, не скучай. Надо будет, еще сбегаем. Все в нашей власти: и время, и деньги. Эх, деньги, деньги! А ведь дорого коллекция такая стоит, ты не в курсе?

— Не в курсе. Но, наверно, дорого, потому что за несколько монет Всеволод недавно заплатил полторы тысячи. Сам мне говорил. У академика Апухтина в Москве купил.

— Чт-то т-ты! Полторы тысячи? За несколько монет? Фьюить! Это каких же именно?

— А там на последней странице.

— Ага, ага. Ишь ты! «Греческая тетрадрахма», «Сребреник Владимира». Надо же, серебро да золотишко! Ну-ка! — вдруг оказался висящим на груди Виталия Алексеевича фотоаппарат — заграничной какой-то, дорогой марки, со вспышкой. — Ты, Жора, позволишь? На память! — и защелкал фотоаппаратом, ослепил Георгия Николаевича. Из приобретенных недавно профессором у академика Апухтина каждую монету сфотографировал отдельно, остальные страницы снял общим планом. И вдруг потерял интерес к альбому, к коллекции: отодвинул, заозирался вокруг.

Особенно не на что было смотреть в кабинете Всеволода Петровича: стояли по стенам стеллажи с книгами, все больше медицинскими, безликими и скучными, висели две картины — одна большая в тусклой золоченой раме, изображающая обнаженную красавицу поразительно мощных форм, другая — небольшой пейзажик в простенькой раме. Красавица с картины смотрела прямо на Виталия Алексеевича и как бы загораживалась от него рукой, взгляд же ее молил: не трогайте меня! «Ишь ты! — усмехнулся следователь. — Не женщина, а прямо-таки комплект грудей и ягодиц!»

— Шурин твой и живописью интересуется?

— Да нет, не очень. Это, кажется, подарок, — Георгий Николаевич, стесняясь, прикончил уже одну бутылку пива и выбирал момент, чтобы приняться за вторую. Гордость не позволяла ему пить в открытую чужое пиво, хоть и предложенное.

— Подарок? — оживился Виталий Алексеевич. — Это кто ж такое бесстыдство подарил. Благодарный пациент?

— Не знаю. До меня еще было, — Георгий Николаевич как бы ненароком пододвигал руку все ближе к бутылке.

— Ладно, выясним. Дорогая, небось?

— Вряд ли. Впрочем, бог ее знает. А вот та, — он одной рукой указал на пейзажик, другой же словно бы нечаянно ухватился за бутылку, — та дорогая. Левитан. Подлинник.

— Ну?! Ска-ажите на милость! Подлинник! И сколько стоит?

— Вот этого не скажу, не имею представления.

— Да хоть примерно.

— Не скажу, не скажу.

— Выясним. — Виталий Алексеевич сфотографировал пейзаж Левитана, сфотографировал и обнаженную красавицу. — А что, Левитан тоже подарок?

— Нет-нет, семейная реликвия. От деда осталась.

— А-а! — разочаровался Виталий Алексеевич.

Он еще походил по кабинету, заглянул во все углы и в старинном дубовом шкафу обнаружил большую фарфоровую вазу хорошей, тонкой работы.

— Шикарная ваза! — покачал головой. — Тоже семейная реликвия?

— А вот это нет, — Георгий Николаевич рывком притянул к себе бутылку, прижал к груди, к сердцу. — Это уже подарок. Подарок благодарного ученика по случаю защиты кандидатской диссертации.

— Хо! Недурен подарочек! И кто тот ученик?

— Феликс Яковлевич Луппов. Друг дома и все такое...

— Ну-ну. Да ты пей пиво-то, пей! Мне нельзя, я на работе. Так ты уж допивай все, — Виталий Алексеевич отвернулся, достал из кармана записную книжку и долго писал что-то, поглядывая на картины, на вазу, на альбом с монетами.

«Нет, — тоскливо думал Георгий Николаевич, опрокидывая бутылку в рот, — не водопроводчик он!»

Кончив писать, Виталий Алексеевич юмористически посмотрел, руку ко рту рупором приложил, подмигнул и громким шепотом сказал:

— Извини, я в туалет!

Однако слышал Георгий Николаевич, как ходил он по другим комнатам, скрипел там паркетинами.

«Не водопроводчик!» — еще тоскливей замерло сердце.

* * *