Палачи и придурки

— М-м, ну-ну, — еще больше прищурился Анвар Ибрагимович и опять склонился к бумагам, затряс над ними седоватой бородкой в такт словам и фразам, словно не писал, а ехал в шатком рыдване по булыжной мостовой.

«Пиши, пиши!» — усмехнулся Феликс Яковлевич и повернулся, чтобы прочь уйти от возможных еще вопросов, но дверь в этот момент распахнулась и вошел... — доцент так и замер, застыл на месте — вошел знакомец его, следователь Виталий Алексеевич Блохин. Без стука вошел, уверенным хозяином. Увидел Феликса Яковлевича и подмигнул усмешливо, и на какое-то мгновение оборвалось все в душе доцента, ухнуло в бездну: а ну как поздоровается сейчас следователь с ним как со старинным знакомым, назовет по имени и отчеству в присутствии Ниязова. Но нет, общий, опять же усмешливый поклон сотворил Виталий Алексеевич и заерничал, светским шаркуном прикинулся:

— Имею ли я удовольствие лицезреть доцента Ниязова? Анвара Ибрагимовича?

— Имеете, — хмуро глянул на него Анвар Ибрагимович.

— Следователь по особо важным делам Блохин.

Гуталиновый взор Анвара Ибрагимовича сверкнул огненной вспышкой, и глаза полезли из орбит.

— Следователь? Это... зачем?

Скучным, канцелярским голосом Виталий Алексеевич сказал:

— Возбуждено уголовное дело на Чижа, Всеволода Петровича. Следствие веду я и в интересах дела считаю необходимым осмотреть кабинет, в котором занимался подследственный. Вот постановление о возбуждении уголовного дела, ознакомьтесь, — тут только заметил Феликс Яковлевич, что в левой руке держал следователь изящный «дипломат» — из него извлек он и издали махнул какой-то бумагой. Врал Виталий Алексеевич, не было еще никакого постановления, ну да что за важность, если не сегодня-завтра оно будет! А время ему сейчас было дорого.

— Уголовное... дело? На профессора? Да вы в своем ли уме! Да вы не имеете права! — Анвар Ибрагимович медленно поднимался из-за стола, и массивное кожаное кресло под ним проехало по паркету с раздирающим душу стоном.

— Как же не имею, уважаемый Анвар Ибрагимович, когда именно имею! — холодно усмехнулся следователь и открыл дверь в коридор. — Заходите, товарищи, — вошли трое с бегающими глазками — оперативная группа. — И понятых, понятых! Вот вы, бабуся! Сюда, сюда прошу! — вошла растерянная санитарка Клавдия Ивановна. — Присаживайтесь. Так. Еще одного. Да хоть бы вот вы, ваша как фамилия? — следователь наставил подбородок на Феликса Яковлевича.

— Луп-пов, — прохрипел Феликс Яковлевич.

— Вот и чудно. Садитесь сюда, рядом с бабусей. Итак, товарищи, все в шкафах, особенно в книгах. Начали!

Виталий Алексеевич хлопнул в ладоши, и двое оперативных пошли к стеллажам с книгами, стали оглядывать их, обнюхивать, примериваясь, с какой стороны взяться, третий же распахнул величественный дубовый шкаф с папками. Анвар Ибрагимович расслабленно опустился обратно в кресло и застыл в нем, только водил по сторонам горящими глазами. Следователь прошелся по кабинету, внимательно приглядываясь, цепко всматриваясь в предметы. В какой-то момент он оказался рядом с Феликсом Яковлевичем и не поворачивая головы, не разжимая губ, тихо спросил:

— Наркотики?

Доцент непонимающе уставился на него, рот раскрыл, но тут его осенило, и он глазами и бровями энергично указал Виталию Алексеевичу на правую тумбу стола. Тот чуть заметно кивнул и тонко улыбнулся. Но не бросился сразу, как какой-нибудь щенок в сыскном деле, а походил, позаглядывал во все углы и к столу приблизился естественным как бы ходом.

— Прошу прощения, уважаемый Анвар Ибрагимович, обеспокоить вас придется.

Ошалевший Анвар Ибрагимович попятился от него вместе с креслом, следователь подергал запертые ящики и понимающе хмыкнул.

— Ключи?

— Нет ключей, — враждебно глянул на него Ниязов и презрительно дернул плечом.

— Анвар Ибрагимович, ну зачем вы так! Зачем столько презрения, эмоций! Ай-яй-яй! Мы с вами маленькие люди, мы исполняем свой долг. Вы и я — вместе.

— Это не долг, а свинство, подлость! Я говорю, ключей нет! Здесь личные вещи профессора, он их запер и ключи увез с собой. И в его вещах никто не имеет права копаться!

— Что вы! Как раз личные вещи профессора нас и интересуют. Если нет там ничего предосудительного, то и вопрос снимается.

— Там не может быть ничего предосудительного!

— Вот мы и посмотрим, вот мы и проверим. Нет, говорите, ключей? Ну и не надо, — он пальцем поманил одного из оперативников, и тот подошел, держа уже наготове отмычку. Р‑раз! — и все три ящика сорвались с запоров, отскочили.

Осторожно стал перебирать Виталий Алексеевич в верхнем ящике тугие папки, полные густо исписанных бумаг, иные пробегал глазами, из других выхватывал отдельные фразы.

— Это все труды профессора? — спросил он с оттенком иронического уважения.

— Все труды, — каменно сказал Анвар Ибрагимович в сторону.

— Да-да, одной рукой пишем, изобретаем, а другой взятки берем, мошенничаем, творим антиобщественные деяния! Ох, люди, люди!

— Какие взятки! Какие антиобщественные деяния! Да вы в своем уме? Всеволод Петрович — святой человек!