Палачи и придурки

— Ну как? — после некоторого молчания спросил Илья Петрович. — Что скажете?

— Шибко деловой человек.

— Да, да, — как-то нервно сказал Илья Петрович. Вдруг слетел с него, улетучился энтузиазм, словно позаимствовал и унес его с собой загадочный Паша — озабоченно хмурил лоб и кисло посматривал по сторонам. — Ну, давайте прощаться. — Я позвоню в три часа, думаю, все станет определенно, решится все. Может быть, может быть. Посмотрим. Вы ждите. Продолжим наш разговор.

— Буду специально ждать.

— Рад был знакомству, — Илья Петрович сделал ручкой и торопливо зашагал по набережной.

Аркадий Семенович постоял, посмотрел ему вслед и медленно пошел в глубь Петроградской стороны, к дому. От бессонной ночи подгибались ноги и голова была пуста до звона, но в то же время вызванивался в ней ликующий вопрос: может быть, свершится? В детстве еще заболел он морскими путешествиями на небольшом парусном судне в одиночку или в компании двух-трех таких же смельчаков-удальцов, как он. И все последующие годы каждое сообщение о том, что вот такой-то пересек Атлантику, такой-то обошел вокруг света на яхте, болью и завистью сжимало его сердце. Каждый раз, засыпая, в мягкой, как вата, неясной дали видел он одну и ту же картинку: маленький парусный кораблик среди светло-зеленых волн. Стало это наваждением. Смельчака-удальца, правда, из него не получилось, однако мечта-то осталась! И вдруг сегодня обрела она конкретность. Еще неясную, но конкретность. Сладостно и боязливо было на душе Аркадия Семеновича.

* * *

Проснулся он, когда в комнате уже основательно установился день — день неопределенный; то проскальзывал в окно солнечный луч, распластывался параллелепипедом на выцветших обоях, то набегали на солнце тучи и день недовольно хмурился, кривился, словно проглотил кислого. Только раскрыл Аркадий Семенович глаза, как тут же в голове его заколотили радостные молоточки, выбивая ликующий марш: может быть! может быть! Предстала перед ним сегодняшняя ночь, начавшаяся так печально и завершившаяся счастливой неопределенностью. Вспомнился энергичный Паша, оказавшийся прекрасным деловым человеком. А он еще отчитал Пашу, когда вылез тот из кустов, подозревал его. Надо будет извиниться. И Илья Петрович... достойный человек, жертва бюрократии. Аркадий Семенович перегнулся с матраса, дотянулся до стула, где на спинке висел пиджак, достал врученную Ильей Петровичем визитную карточку, прочитал: «Илья Петрович Шмитько, врач.» Дальше шел домашний телефон, служебный же был тщательно вычеркнут. В три часа обещал позвонить. Он взглянул на будильник — стрелки показывали без двух минут десять. Стоп! В десять часов должно произойти какое-то событие! Свидание у героя его в тюремной камере с любимой женщиной. Спохватился, засуетился Аркадий Семенович, хотел встать, но раздались в коридоре шаги, остановились, загремели ключи и звякнул отпираемый замок. В ужасе глянул он на окно: там четко на фоне голубенького неба, располосовав его на крупные доли, видна была целехонькая решетка. Взвизгнула, распахнулась дверь и вошла она — Прекрасная Дама с верхних этажей, не то с четвертого, не то с пятого, — белый плащ вспорхнул и опал примиренно, за спиной ее мелькнула и исчезла физиономия адвоката Шафиро, дверь снова взвизгнула, захлопнулась. Она остановилась, всю тяжесть своего легкого тела уместив на одной лишь левой ноге, правую ногу, слегка согнутую, выдвинув вперед, — в такой вот небрежнейшей позе остановилась, и на губах ее застыла все та же древняя улыбка. Еще шевелились от прерванного внезапно движения пряди темных волос, не успокоились, а взгляд ярких и синих глаз был странен: казалось, смотрит она чуть-чуть мимо Аркадия Семеновича.

— Ты ждал меня? — спросила она, но так небрежно, что вопрос можно было принять и за утверждение.

— Д-да, — с трудом выдавил Аркадий Семенович. Бог знает какая сила сковала его члены, прилепила к гортани язык.

Она подошла, села на матрац, откинулась на подушку так, что голова лежащего Аркадия Семеновича оказалась под мышкой правой руки. Знакомый аромат — ее аромат, — ошеломлявший его всегда при встречах в подъезде, ошеломил и сейчас. Правой рукой она обняла его голову, левой же провела по волосам, по щеке, и от этого прикосновения провалился он в блаженнейшую истому и словно бы из далека-далека слышал ее низкий вкрадчивый полушепот:

— Бедный мой, бедный! Я мучила тебя, да? Но ведь оттого и мучила, что любила. В этой жизни нам не суждено соединиться — она не стоит того. Ну что бы мы делали? Жили как муж и жена? Скучно! Быт убил бы нашу любовь. В том-то все и дело, что она выше жизни, пойми. Но мы соединимся там

. Ты подождешь меня немного, и я приду. Совсем немного.

Аркадий Семенович слушал, кивал, прижимался губами к ее боку и сквозь шелковистую мягкую ткань чувствовал теплоту и податливость тела. «Да разве, — думал он, — не стоит всей жизни вот такая минута? Прожить ее и умереть!»

Стукнули в дверь связкой ключей.

— Свидание окончено! — крикнул в коридоре гнусавый голос.

Дверь распахнулась, и вошли двое.