Палачи Святителя Луки. Размышления о столетии Октябрьского 1917 года переворота

Суверенитет любого государства реализуется в разнообразных формах, включая и право на изменения отношений собственности на своей суверенной территории. Среди многообразных отношений собственности с точки зрения исследуемой проблемы нас будут интересовать в первую очередь право государства на национализацию и право государства на приватизацию. И то, и другое право многократно применялось практически в любой стране в XX и в XXI веках. Советская Россия и СССР не были пионерами в области национализации, так как основной вопрос любой революции – это изменения социально-экономических отношений, в первую очередь в сфере собственности – на землю, на производственные объекты, на недра, на банковско-финансовые институты и др. История европейских, американских, азиатских и африканских революций содержит огромное количество фактов, подтверждающих эту мысль. Поэтому социалистическая революция в России не была исключением из этого правила, ибо одним из первых декретов, принятых советской властью 26 октября (8 ноября) 1917 г. на 2-м съезде Советов на следующий день после Октябрьского переворота, был декрет «О земле» [19]. Специфика советской национализации заключалась в коммунистическо-идеологическом обосновании национализации, с одной стороны, и в применении репрессивно-террористических методов её проведения одномоментно с методами красного террора в отношении всех слоёв населения, не признавших или высказывавших недовольство новой властью, – с другой. Анализу различных сторон советской правоприменительной модели национализации посвящены тысячи статей, книг, диссертаций. Тем не менее можно выделить два подхода к оценке советской модели. Подавляющее большинство публикаций о советской национализации [20], [21], [22], [23], [24], [25], [26], [27], [28] и др. трактует национализацию как теоретическое следствие из марксистского положения об обобществлении производства на последней стадии капитализма, особенно при переходе к социалистической форме производственных отношений. После декрета «О земле» в октябре 1917 года, по которому была проведена национализация земли, после национализации банков, казённых железных дорог и предприятий, в январе 1918 года был национализирован морской и речной флот, в апреле 1918 года была национализирована внешняя торговля.

Один из столпов экономической теории XX века Дж. Кейнс дал чёткую оценку прошедшей в Советской России национализации: «В природе революций, войн и голода уничтожать закреплённые законом имущественные права и частную собственность отдельных индивидов» [Кейнс Дж. Россия [Интернет-ресурс]). Именно уничтожение частной собственности как института лежало в основе советской модели национализации. Главная цель советской модели – уничтожить, разрушить институт частной собственности, поэтому в какой форме и какими методами будет осуществлено это уничтожение, не имело никакого значения. Именно поэтому большинство публикаций из первого подхода не различает национализацию, экспроприацию, конфискацию, реквизицию и т. д. На наш взгляд, произошло неправомерное расширение понятия «конфискации» как меры наказания индивидуального характера при красном терроре в силу массовости этого акта. В итоге такого ложного расширения понятия «конфискация» произошло его отождествление с понятием «национализации», осуществлённой советской властью в 1917–1921 гг. Необходимо чётко различать понятие «национализации», вытекающее из общепризнанного мировой правоприменительной практикой принципа суверенитета государства и являющееся общей мерой государства по регулированию отношений собственности, и понятия «конфискации» как меры наказания индивидуального характера. Кроме того, и национализация, и конфискация отличаются от понятия экспроприации, понимаемой как меры перевода в государственную собственность отдельных объектов. Большевики занимались экспроприацией отдельных банков, финансовых и торговых учреждений задолго до прихода к власти (известные акты экспроприации, проведенные Камо, Джугашвили-Сталиным, Котовским и другими большевиками). В связи с массовым характером красного террора на всей огромной территории России конфискация как индивидуальная мера наказания применялась не по решению судов, так как судебные процессы – это долговременные процессы, а по решению внесудебных органов – руководителей ЧК на местном уровне, так называемых «троек», т. е. группы большевиков из трёх человек. Или «особых совещаний», то есть группы из 3–5 человек. Эти группы формировались, как правило, из членов ЧК, ОГПУ, НКВД – чрезвычайных комиссий, наделённых правами следственных органов, судебных инстанций и исполнения наказаний одновременно. Арестованного по подозрению в непризнании советской власти утром допрашивали, после обеда выносили решение о высшей мере наказания и конфискации имущества, а вечером – расстреливали. Этот адский конвейер смерти, по оценкам Жевахова, уничтожил более 6 млн человек из всех слоёв русского общества [29].