Палачка

— „О, добродетельные господа, — сказала миледи, — имейте в виду, что тот, кто тронет волосок на моей голове, в свою очередь будет убийцей!“

— „Палач может убивать и не быть при этом убийцей, сударыня, — возразил человек в красном плаще, ударяя по своему широкому мечу. — Он — последний судья, — профессор Влк захлопнул книгу и поставил ее на место, — и только“.[2] Впрочем, вы теоретик, пан доктор, и можете возразить, что персонаж романа выражает лишь точку зрения автора. Тогда давайте отбросим эмоции и вместе совершим экскурс в область науки. Вы употребили термин „палач“, „кат“, чтобы дать выход своему презрению. А ведь именно этот термин и именно вам мог бы служить доказательством того, что кат пришел в новейшую историю как посланник древних культур. Не случайно из всех этимологических словарей лишь два отваживаются выяснить происхождение этого слова. Вацлав Махек полагает: „кат“ тождествен русскому „хват“, что означает — „быстрый, умелый, смелый человек“. Йозеф Голуб с Франтишеком Копечным считают даже, что „кат“ происходит от немецкого „Gatte“ — „партнер, друг“, и для сравнения приводят слово „Ehegatte“, — продолжал профессор Влк, — то есть „супруг“. Современный генезис этой функции, пожалуй, лучше всего раскрывает сочинение „О происхождении казнителей и исправителей“ — автор Рудольф Раушер, Первая типография, Львов, 1930 год, в котором говорится, цитирую: „Появление казнителей в нашей стране относится к XIII веку. Казнителями стали accusatores publici,[3] которые назначались королем Пршемыслом Отакаром II исключительно из представителей древних дворянских родов; со временем они стали как судьями, так и исполнителями приговоров“. Вы, пан доктор, несомненно, заметили, что в этом триедином образе исполнители олицетворяют собой всю юстицию, — и это за сто лет до того, как из первого университета вышел первый доктор права. Если вам нужно более убедительное доказательство, полистайте „Majestas Carolina",[4] где в разделе 90 говорится буквально следующее: „Querimoniam contra rocuratores nostros sive provinciarium justitiarios, qui vulgariter dicuntur, — подчеркнул профессор Влк, — poprawczones".[5] И тем не менее для вас, как и для преступницы миледи, палач, кат, или, говоря официальным языком, исполнитель, остается обычным убийцей. Однако ваш коллега Жозеф де Местр придерживается противоположного мнения, когда еще в 1821 году в своих „Soirees de Saint Petersbourg ou Entretiens sur le gouvernement temporel de la Providence"[6] создает знаменитый портрет палача. Процитирую хотя бы отрывок: „Следствием этой грозной прерогативы…“, прерогатива, — продолжал профессор Влк, обращаясь к Лизинке, — это любое преимущественное право правителя, исключающее право народа на принятие решений, — например, при наказании провинившихся; итак, следствием этой прерогативы, цитирую дальше, „является неизбежное существование человека, призванного карать преступления с помощью наказаний, установленных человеческой справедливостью; и этот человек совершенно непостижимым образом встречается нам буквально повсюду; ибо разум не находит в природе человеческой ничего, что могло бы побудить его к выбору этой профессии. Что же это за необъяснимое существо, которое занятиям приятным, выгодным, почетным и честным предпочло то, которое заключается в мучении и умерщвлении ближних? Неужели эта голова, это сердце сотворены подобно нашим? Неужели нет в них какого-либо отличия, чуждого нашему естеству? Для меня нет в этом сомнений. Его облик неотличим от нашего; так же, как и мы, появляется он на свет; и все же это существо исключительное, которому в семье человеческой предназначена особая роль. Он сотворен подобно, — продолжал профессор Влк, — миру“, конец цитаты. Прошу меня извинить за мелкие неточности. Впрочем, они могут относиться лишь к синтаксису, ибо моя кандидатская диссертация посвящена именно этой теме — ее в скором времени я собираюсь преподавать вашей, — сказал профессор Влк, обращаясь к пани Тахеци.