Паладины

Перевязанный Горовой, осунувшийся Костик, валлийцы Ходри и Гарет, опиравшийся на костыль Сальваторе Чуча, толстяк Тони, малыш Давид понуро смотрели, как пожилой священник отпевает их погибших товарищей, тела которых были завернуты в саваны. Каждый думал о своем.

– Вот ведь как жизнь сложилась… – Малышев говорил по-русски, поэтому не боялся, что его речь станет понятна кому-нибудь, кроме стоящего рядом Горового. – Погиб за тысячу лет до рождения… Ушел с одной ненужной войны, чтобы умереть в другой, такой же бестолковой.

Тимофей Михайлович молчал. Костя потер плечо, зудевшее еще с осады Ги. Слова в голову не шли. Священник тихо гундосил что-то на латыни. Остальные крестились.

Казак повернулся к товарищу:

– Домовины[74] добрай… и той нет.

Взгляд подъесаула скользнул дальше. Глаза его недобро сощурились.

– Давида не пускай никуда… Потом я сам буду с ним… гутарить…

Когда рыцарь повернулся обратно к могиле, на лице его заходили желваки. Горовой чувствовал ответственность за случившееся, за то, что не смог уберечь ученого, которого должен был оберегать, за то, что не смог спасти совсем еще молоденького Захара, сибиряка-красноармейца, меньше всех остальных расстроенного тем, что попал в другое время.

Усатый кубанец еще раз окинул взглядом фигуру щуплого итальянца, в действиях которого Костя заподозрил что-то неладное.

– Потом… – шепнул Малышев одними губами.

Горовой кивнул: подождет.

Утром к палатке, служащей русичам пристанищем, два валлийца притащили связанного и оглушенного Давида. Рыжеволосые здоровяки, выросшие среди холмов, могли, когда необходимо, превращаться в прекрасных охотников. Именно поэтому Горовой поручил им проследить за своим подозрительным слугой и принять меры, если возникнет такая необходимость.

Горцы поняли все правильно.

– Ночью он долго крутился, а после полуночи встал и ушел к тому холму. – Ходри указал направление. – Мы пошли за ним.

Продолжил Гарет:

– Он петлял как заяц. Думал сбить со следа. – Валлиец присел на корточки над бесчувственным телом. – Прошел костры охраны и дальше полез. Мы – за ним… А там – десяток бородатых и какой-то благородный… Высокий такой, с бородой и секирой. На норманна похож. Мы подождали, пока они говорить закончат, и взяли малыша. Как вы и сказали, сир.

Тимофей Михайлович выслушал этот отчет спокойно.

Итальянец заворочался и застонал. Малышев присел рядом и пощупал запястье:

– Пульс ровный.

Горовой молча взял с сундука чашку с водой и выплеснул ее содержимое на голову итальянца. Тот очнулся. Взгляд его испуганно забегал по лицам людей, окруживших его.

– За что?.. – Слова были едва различимы.

– Ты давно шпионишь за нами? – Малышев задал вопрос в лоб.

Пипо завертелся ужом:

– Я – никогда! Я просто выходил в кусты… По надобности! – Он выглядел растерянным и жалким. – Вы ошибаетесь, сеньоры! Мы же вместе с вами под Ги… Я никогда вас не предам! – Паренек так искренне это произносил, что Костя даже начал сомневаться в том, что видел недавно собственными глазами.

Но зато подъесаул был непреклонен.

– Повесить гада, – приказал он как-то буднично и совершенно спокойно.

Малышев заметил, как расширились зрачки итальянца.

– Сеньоры! Сеньоры! Вы ошибаетесь! Я только…

Закончить речь ему не дали. Два валлийца подхватили тщедушное тело и рывком подняли его на ноги. Тут же Чуча накинул заготовленную веревку на сук ближайшего дерева. Мгновение – и Давид, вцепившийся связанными руками в волосяную петлю на шее, уже стоит на каком-то чурбаке. Горовой одним ударом ноги вышиб эту неустойчивую подставку.

Итальянец выгнулся дугой под собственным весом, суча ногами в поисках опоры. Лицо его налилось краской, а вместо крика изо рта вырвался нечленораздельный хрип.

Сук не выдержал и надломился с громким треском. Пипо полетел вниз.

– Другое дерево! – Горовой теперь уже ревел. – Повесить гада, я сказал!

Валлийцы нагнулись к натужно хрипящему и пробовавшему отдышаться пареньку. Бывший дружинник баронессы де Ги откатился в сторону, внезапно вскочил и тут же полетел обратно на землю. Слуга рыцаря оказался быстрее профессиональных воинов.

– Пустите, собаки! – сипел связанный, но никто его не слушал.

Чуча набросил веревку на крепкую ветку соседнего дерева, и Горовой мотнул головой, приказывая продолжать.

– Пустите! – еще раз истошно крикнул паренек и неожиданно добавил: – Я все скажу!

Тимофей Михайлович сделал знак. Итальянца опустили на землю…

Давид говорил почти полчаса. Он был завербован еще год назад, когда некий священник, приехавший из Милана, предложил сотню солидов в год за то, чтобы он прошел обучение в некоем монастыре, вернулся потом домой и время от времени выполнял несложные поручения. Давид подумал, что служитель Божий не может требовать ничего плохого, и долго был уверен в том, что сделал правильный выбор.

Сразу после учебы ему приказали завербоваться в гарнизон замка Ги или в городскую стражу. Малыш Пипо справился с этим успешно. Затем было сказано усердно служить новым господам и ждать человека, который произнесет особое слово.