Палата № 26. Больничная история

Мы стоим спина к спине, готовые дать отпор любой провокации. Главный возвышается над нами, суров и бдителен.

– Товарищи, учтите, мы в центре Парижа, учтите. Вот собор Парижской Богородицы. Автобусы, которые уехали, ну, которые с вашими чемоданами, придут на это же вот самое место, на котором мы стоим, ровно в шесть. Да, в шесть вечера. Сбор – здесь. Погуляйте, ознакомьтесь. Ходьба только впятером. Свободны. Да! Суточные получите только в Авиньоне. Свободны.

Да, свободны, товарищ полковник или кто он там. В принципе можно остаться и здесь, попросить политического убежища – и свободен. Только зачем? И кому тут…

А в Париже-то – тепло, оказывается… Да нет, просто жарко. А нам в наших драповых пальто на вате, мохере и шапках – немножко уже и невмоготу. Да еще и не мылись, чешемся, зубы не чищены, где там в самолете мытье… Ну ладно, забыть про это! Все-таки первое свидание с Парижем.

И есть хочется. Спасибо «Аэрофлоту» – на завтрак в самолете дали чай, булочку, повидло… Хоть что-то.

А Париж вокруг чарует! Вот он, собор! Здесь Квазимодо бросался вниз головой… Козочка… Или это не оттуда… Феб… А, вот они, букинисты…

Туристы… Говор…

– Войдем, Бас, в собор Нашей Дамы, – это Миша Данилов, поблескивая объективом фотоаппарата, говорит мне. – Войдем.

Входим в торжественную каменную глыбу собора.

Пламя тысяч свечей. Народу – тьма. Жарища. Еще жарче, чем на улице, пот струится по позвоночнику. Да и немытость дает себя знать. Отблески свечей на надгробии Мюрата. Мрамор. Блестит, словно вспотел.

– Идем отсюда, Бас! – Это Миша. – Натопили парижане.

– Подожди, ведь где-то здесь Жанна д'Арк…

– Бог с ней, с Анной! Ей и без нас неплохо. Идем, идем отсюда.

Ладно. Ловя на себе дикие взгляды парижан, одетых по-летнему – футболки, курточки… – продираемся к выходу.

Мама родная! Как?! Перед корытом с сотнями жарко пылающих свечей стоит… Он! Голубые глаза. Седые баки. Мужественные борозды на прославленном лице. Он! Он!

Свежайшая рубашка. Бабочка. Элегантный легкий светло-серый костюм.

Сцепив пальцы, что-то шепчет. Пламя свечей бросает снизу оранжевые блики на его неповторимый лик. А вокруг своды, своды…

– Миша, гляди – Жан Маре!!!

– Вижу. Маре. Жан. И что? Закономерно! Париж все-таки… Не Усть-Кокшайск. Оставь его, Бас. Пусть живет… Пойдем. И, вообще, мне сейчас плохо станет, истерика начнется.

Ладно, продрались к выходу! Уф!

– Бас! Помоги! – Это Штурм, актер наш. – Ты ведь знаешь английский?

– Да ты что, Петя, несколько слов…

– Неважно! Мне срочно надо в туалет, срочно! А спросить где, не могу. Помоги!

– Идем, Петька! Собор – туристический объект, так?

– Так.

– Значит, где-то рядом и туалеты. Как узнать?

– По запаху!

– Петя, это же Париж! Шанель и прочее! Ренуар!

– Верно!.. А вон – японцы! Вниз куда-то. Туда, наверное… С флагом!

– В туалет они, Петя, в ту-а-лет! Смело вперед! За ними! Я с тобой! Ништяк!

Японися вниза – и мы вниза. Они друга за другама – и мы друга за другама. Они в очередь – и мы в очередь.

А впереди – звяк! дзинь! блям!

Батюшки! Деньги! Франки! А у нас – ни хрена, одна красненькая десятка, которую везем в надежде на обмен. НЗ на туалет потратить – преступление! А там – дзинь, дзинь! – девушка за кассой.

– Бас! У меня юбилейный рубль с Лениным. Подарю ей, пропустит. Как сказать – «подарок»?

– Презент.

– Во, презент!

Достает толстый «серебряный» рубль, Ильич с шеей гладиатора, мудрый прищур. Уверенность во взоре.

Дзинь! Дзинь!

Ничего, держимся.

Вот и она – «парижанка», в синем халатике, и блюдечко перед ней.

Чулки шерстяные… Отчего не шелка? Почему не шлют вам пармских фиалок благородные мусью от полного кошелька?.. Это Маяковский у меня в тупой от всего башке.

Дзинь! Дзень! – монеты по блюдечку алюминиевому бьют.

Подошли.

Петька тянет ладонь. На ладони юбилейный Ильич.

– Вот! Это вам, мадам! Презерватив!… Ой, нет! нет! Бас! Как?!

– Презент.

– Презент, вот.

Мадемуазель смотрит на Ильича и вдруг неожиданно громко, возмущенно:

– Муссолини? О, но, но, но! – И машет нам ручкой: вон отсюда, дескать, вон!

– Да какой, на хрен, Муссолини! Ильич это, Ильич! Ну, помните? – Петька вытянул руку, как Ленин: – Товагищи! – даже картавит. – Узнаете?

Девушка тупо смотрит на нас и опять:

– О, но! – И ручкой нам: на выход, на выход, дескать.

– Дура она, Бас! Ильича не знает. – Это Петька мне, идя на выход. – Дура!

Идем на выход. Быстро. Стыдоба. Японцы смотрят. Монголы. Кафры.

Уф! На поверхности.

– Бас! Что делать, а? Что делать?!

– Подожди. Вон, видишь, два наших стукача, кагэбэшника, и директор с ними? Они же здесь не впервые, они подскажут.

Подбегаем: ищем, дескать, пятерку, теперь все в порядке, с вами. Увидели вас, слава богу. Спрашиваем про туалет: где? Не знают. Ладно. Идем впятером. На другой стороне улицы дом какой-то красивый, с башенками. Что-то брезжит… Воспоминание… A-а! Консьержери! Управление полиции! Мегрэ здесь работал!

И правда – у дома группки полицейских.

– Товарищи, – говорю, показывая на дом, – это Консьержери, дом, где Мегрэ, ну, управление полиции…

Стоим. Смотрим.

И вдруг – Петька срывается с места и, словно молния, летит через улицу на ту сторону.