Палаццо Дарио

– Марчеллино, – приветливо сказал Фабио, – ты мне очень дорог, ведь у меня мало настоящих друзей, поэтому я не хочу, чтобы нашу дружбу что-либо омрачило.

– Ты хочешь сказать, что мы можем быть только друзьями? – спросил Марчеллино и его нижняя губа задрожала.

Фабио заметил его волнение, и это тронуло его.

– Дружба зачастую бывает глубже и длится дольше, чем любовь, Марчеллино.

Надежды Марчеллино исчезли при этих словах, как тело утопленника, утянутое на дно мельничным колесом. Он сглотнул и постарался улыбнуться.

– Конечно, ты прав.

Он подошел короткими нервными шажками к окну и устремил взгляд на всемирно известный Большой канал, будто ждал от него совета. Шмыгнув носом, он отвернулся от окна.

– Нужно поторопиться, Фабио. Если туда слетятся другие покупатели или, чего доброго, встрепенутся наследники со всего света, нам уже ничего не достанется.

Фабио делле Фенестрелле улыбнулся. Марчеллино вечно суетился. Всякий раз, когда им предстояло оценивать чье-либо наследство, он боялся, что они опоздают. Вдвоем они торопливо сбежали вниз по мраморным ступеням дворцового причала. Элегантная моторная лодка Фабио «Рива» ждала их. Марчеллино удобно устроился на сиденье бирюзового цвета. Фабио горделиво сел за штурвал и повел «Риву» по всемирно известному Большому каналу. Его взгляд скользил по фешенебельным мраморным дворцам. Его белый льняной костюм был ослепителен в солнечных лучах, и те же лучи таинственно играли в воде всемирно известного Большого канала. Фабио делле Фенестрелле счастливо улыбался. Он и не подозревал, что его благоденствию не суждено продлиться долго.

– Фабио, ты знаешь, что сегодня день рождения графини Фоскари? – спросил Марчеллино. – Мне ни в коем случае нельзя забыть отослать ей букет гардений. Больше всего на свете она любит гардении.

– Пройдоха, сколько стеклянных статуэток ты у нее стащил? А сколько гравюр подменил подделками? Пять? Шесть? – ухмыляясь, спросил Фабио делле Фенестрелле и повернул элегантную лодку в тихий обводной канал.

– Ты был и есть неисправимый утешитель графинь, – сказал он и подмигнул Марчеллино.

– А кому еще их утешать? Это все – старушки, которые сидят одни в своих палаццо, заживо похороненные, со своими Карпаччо и Канова, забытые детьми и внуками. В своих дворцах они не слышат больше ничего, кроме шагов своих горничных-филиппинок, – обиженно ответил шарообразный Марчеллино.

Наконец они остановились у роскошного мраморного портика импозантного Палаццо Лоредан. Пока Фабио пришвартовывал лодку, Марчеллино любовался его гибкой фигурой.

Войдя во внутренний двор роскошного Палаццо Лоредан, Фабио замер. Гитарист! Несомненно, это был он. Он был одет в рабочую форму и подметал двор. Руки Фабио задрожали. В ту же минуту ему захотелось подбежать к юноше, обнять его и сказать, что между ними произошло что-то редкое и удивительное. Еще ни один мужчина в мире так не притягивал его. Ему казалось, что он спит и ему снится ангел. У молодого человека был высокий гладкий лоб. Над полуприкрытыми глазами дерзко поднимались ровно очерченные брови. Подбородок хорошей формы завершал лицо с сомкнутыми словно для поцелуя губами. Фабио одарил его таким долгим и тоскливым взглядом, что гитарист с полуприкрытыми глазами смущенно отвел их. Фабио рванулся вперед и всунул ему в руку свою визитную карточку.

– Пожалуйста, позвоните мне! – выдохнул он. Нехотя поднимался он вслед за Марчеллино по изящно украшенной мраморной лестнице. Сосредоточиться он не мог. И только когда наследник семьи Лоредан принялся убеждать его купить ночной столик в стиле ампир, к нему вернулась его жизненная энергия. С первого взгляда он понял, что сможет убедить графа, будто ампирный столик является вопиющей по небрежности исполнения подделкой.

– Дорогой граф Лоредан, гвозди, которыми скреплен этот столик, фабричного производства, – сказал Фабио с интонацией триумфатора, – а такие стали производить только с 1870 года. Раньше гвозди ковали вручную.

Молодой Лоредан стоял пораженный с открытым ртом. Воспользовавшись моментом, Фабио предложил ему полцены за этот изящный старинный тосканский столик.

– К сожалению, венецианские аристократы зачастую сами понятия не имеют о состоянии и ценности своего антиквариата, – сказал Фабио и подошел к Марчеллино, стоявшему скрестив руки на груди.

– Марчеллино, что у тебя там, под пиджаком? Ну-ка показывай, ворюга.

Он вытащил пергаментный свиток из-под пиджака Марчеллино.

– Ах ты, лиса, я так и знал, что ты не удержишься, – сказал Фабио и засмеялся, – не можешь что-нибудь не стащить.

– Ты же сам сказал, что венецианская аристократия понятия не имеет о своем антиквариате, – простонал Марчеллино.

Завершив дело, они отправились в Палаццо Дарио. Сиденья бирюзового цвета нагрелись на солнце, и мотор речной лодки гудел зычно и ровно.

– Ах, Марчеллино, – мечтательно сказал Фабио, – он такой чистенький, такая прелесть. Простой и в то же время немного рафинированный. Я и мечтать не мог о том, что в Палаццо Лоредан найду такой подарок.