Палаццо Дарио

Венцом этого наваждения стала викторина на тему Венеции, разразившаяся в обеденный перерыв. Ее суть заключалась в том, что кто-нибудь произносил цитату, например: «Помню первый свой приезд в Венецию. Мне было семнадцать. Когда я оказался на площади Св. Марка, то подумал, что схожу с ума. Ничто в мире тогда мне не казалось таким прекрасным, как этот город». Выигрывал тот, кто первым кричал: «Джулиен Грин».

Ассистент Эверардо, убежденный сторонник Rifondazione communista6, чуть было все не испортил. «Мы отвадим туристов от этой Венеции, – заявил он, – от этого базара антикварных подделок, от этого магнита для снобов и дураков со всего света, от этой койки, в которой переспали целые караваны развратников, украшенной драгоценными камнями сидячей ванны для обслуживания куртизанок со всего мира, от этой Cloaca Maxima7 отхожих низостей». Тут все зашумели, и синьора доктор Батгалья крикнула: «Долой коммунистов!» Но Эверардо без тени смущения продолжал: «Мы излечим этот ленивый город, заживим эту роскошную язву прошлого!» «Баста!» – закричали все, но Эверардо уже настолько вошел в раж, что не мог остановиться. «Мы планируем рождение индустриальной и военной Венеции, которая будет господствовать во всей Адриатике – исконно итальянском море. Мы намерены засыпать мелкие вонючие каналы мусором старых разрушающихся и прокаженных дворцов. Мы сожжем все гондолы, эти люльки для идиотов, и на месте старых и кривых построек вознесутся могучей геометрией мосты из металла и фабрики, увенчанные промышленными дымами. Наконец наступит царство божественного электрического света, которое освободит Венецию от продажного ночного мерцания меблированных комнат».

– Как же ты умеешь все испортить! – воскликнула Ванда.

– Он чокнутый, – сказала доктор Батталья. При этом никто не понял, что пламенный оратор цитировал футуристический манифест Томмазо Маринетти.

Доктор Бузи из отдела древней истории поразил всех своим знанием описаний Венеции Ипполито Ниево.

– «Долго она, этот забальзамированный труп, симулировала, что она торжествует, но вот последовал удар, разрушивший ее».

– Существует, – мягко поправила его доктор Батталья, – там сказано «симулировала, что существует».

Такое замечание рассердило Бузи и подстегнуло его бросить в круг еще одну цитату.

– «В моей жизни не было более счастливых часов, чем те, которые я ежедневно проводил, сидя перед кафе «Флориан», откуда я мог любоваться церковью, выгнувшей спину над широкой площадью. Она была похожа на огромного бородавчатого клопа, облепленного вздутиями куполов, который, растопырив свои ножки-колонны, задумчиво выполз на прогулку».

– Марк Твен, – невозмутимо парировала доктор Батталья.

Доктор Камасса, напротив, неожиданно продемонстрировал пробелы в образовании. Не только тем, что у него не нашлось ни одной цитаты о Венеции, но и тем, что он так и не сообразил, в каком романе фигурирует Густав Ашенбах. И это несмотря на то, что со всех сторон неслись подсказки: «Остров Лидо! Висконти! «Смерть в Венеции»!» – все старались подтолкнуть несообразительного Камассу к правильному ответу. Доктор Бузи даже цитировал отрывки из Томаса Манна наизусть: «Если кому-то хотелось, преодолевая ночь, ухватить несравненное и сказочно ускользающее, – куда он направлялся? – Это было понятно».

Секретарша Мария-Ассунта сказала, что в Венецию человек отправляется, когда он либо влюблен, либо в депрессии. Ее слова заставили Ванду задуматься.

– Венеция – не город, а состояние души, – сказала Мария-Ассунта. – Город для особых случаев. Влюбленность здесь в самый раз. Депрессия тоже. Нигде больше нельзя так роскошно быть несчастным. Недавно я прочитала в «Эспрессо», что в Венеции целые толпы депрессивных европейцев с севера кончают жизнь самоубийством – бросаются во всемирно известный Большой канал. А какое из этих состояний подходит тебе?

– Ни то ни другое, – ответила Ванда и показалась себе в тот момент бесчувственным сухарем. – Я умею плавать.

– Ничего хорошего, – насторожилась Мария-Ассунта. – Даже представить невозможно – жить в таком мифе, как Венеция, и заниматься банальностями. Или ты хочешь в итоге есть поленту, ругаться на работе, красить волосы и жаловаться на высокие налоги? Венеция этого не заслуживает! – вдруг воскликнула она.

– Венеция – не ледяная глыба, – ответила Ванда, тем самым подарив нечаянно аргумент лагерю ненавистников Венеции.

– Вот, вот! Ледяная глыба! – зашумели они. – Венеция и есть ледяная глыба. Вы сами это почувствуете. Ее можно толкать и толкать и раскачивать, но она с места не сдвинется.

– Будь что будет, – твердо сказала Ванда. – Но если бы у меня был выбор, я бы уж, конечно, с большим удовольствием отправилась в Париж.

– К этим жмотам французам? – возмутились все сразу.