Палаццо Форли

— Нет, — сказала она наконец, — он не говорил мне ничего; ничто не показывает, что он мне хоть сколько-нибудь желает добра [26], но странно… мне самой это обстоятельство только теперь приходит на ум… странно, но он всегда как будто старается допрашивать меня, будто хочет во мне изучить, проникнуть что-то для него занимательное… Он предлагает мне вопросы о многом, касающемся не столько участи и положения нашего с Лоренцо, сколько моего и братнина образа мыслей. Совершенно постороннему человеку, кажется, все это и не нужно бы было знать… Нет ли у него каких-нибудь дел с братом?

— Те, кто имеют дело с Лоренцо, могут только рассчитывать на его безумное легковерие и пользоваться его мотовством, чтобы поживиться на его счет! — сказал падрэ, грустно и важно качая головою.

— О, де Монроа не таков!.. Нет, честность и благородство слишком громко вторит во всех его речах, прямодушие слишком ясно видно в непринужденных его взорах. Никогда не погрешу против него обильным подозрением! Нет, он не может быть обманщиком или негодяем, он не враг Лоренцо! Иначе мое сердце почуяло бы его недоброжелательство и отвернулось бы от него. О, верно, что он не враг моему брату!

— Не соперник ли?.. — прибавил Джироламо глубокомысленно.

— Соперник в чем или перед кем? Я много расспрашивала синьора Ашиля о брате: он утверждает, что Лоренцо пока никем не занят и ни в кого не влюблен. Меж ними нет ни ревности, ни зависти; он так ласково и снисходительно говорит всегда о Лоренцо, даже о шалостях его. Нет, тут что-нибудь другое!

— Так не просто ли любопытство?.. В качестве путешественника, он хочет узнать поближе и покороче нашу нацию, может быть, чтоб описать нас потом?

— Может быть, — отвечала девушка со спокойным и равнодушным достоинством. После чего она задумалась и глубоко вздохнула.

— Что с тобой, дочь моя? — спросил аббат с неясным участием.

— Так, ничего!.. Мне пришло на мысль, что если бы такой человек, твердый и благоразумный, как этот француз, в самом деле сдружился с моим братом, он мог бы иметь над Лорскцо большое влияние, удерживать его от многих глупостей!.. У брата нет никого, кроме нас с вами, а что мы для пламенного и ветреного юноши, увлеченного в омут всех развлечений и страстей, куда ни вы, ни я следовать за ним не можем!..

— Все и всегда у тебя только брат на уме! Когда же ты подумаешь о себе самой?

— О себе? — повторила Пиэррина с величайшим удивлением, — да что ж мне думать о себе?.. Жизнь моя так проста и немногосложна, что о ней нечего заботиться — идет себе своим порядком!.. Мое место так определено, так предназначено, что мне остается только сводить концы протекающих годов, присчитывать дни ко дням: больше, право, и не нужно! Но, занимаясь братом, даже беспокоясь о нем, я исполняю долг, завещанный мне тою, которую я больше всего на свете любила и более всего уважала. Разве бабушка не поручила мне Лоренцо?..

Слезы выступили на глазах маркезины: она перекрестилась, произнося имя своей бабушки.

— Для того-то я и желал бы, милое дитя мое, чтоб ты вышла замуж за честного и доброго человека, который помог бы тебе исполнить эту трудную обязанность надзора за старшим братом, к тому же пылким и неукротимым. Кто тебя полюбит, — а не полюбить тебя, узнав покороче, нельзя, — кто тебя полюбит, тот должен сочувствовать твоему великодушному самоотвержению, твоей преданности, должен с тобою охранять и оберегать нашего ветреника, быть ему ментором и другом, даже спасать во многих случаях, где женщина и сестра не у места!.. Вот, например, Ашиль де Монроа, я тоже вижу, что он достойный, милый человек, притом он молод, пригож:, богат, хорошей фамилии, имеет все, чтобы составить счастье женщины. Конечно, что касается до имени, какой бы де и дворянин он ни был там себе дома, все-таки он тебе не пара… Но где найти знатность и происхождение под пару дочери маркизов Форли?.. Хоть этот — древний и знаменитый род утратил теперь и блеск свой, и богатство, и значение, все-таки он превосходит все другие знатные дома Италии, следовательно, и Европы, и разве только, — продолжал добрый аббат. — Между семьями высших родов может он искать себе породнения и союза! Но ты сама слишком благоразумна, чтоб ожидать чего-нибудь чрезвычайного… надо довольствоваться возможным!..

И падрэ Джироламо вздохнул и понюхал табаку из огромной золотой табакерки, украшенной дивною эмалью.

— Пиэррина, дочь моя, послушайся моего совета — не отвергай Ашиля, если он будет искать твоей руки!

И Джироламо смотрел умоляющими глазами на маркезину.

— Вы говорите, падрэ, как будто уже синьор де Монроа и впрямь стоял здесь с предложением… Кто вам сказал, что я когда-нибудь буду должна принималь или отвергать его?