Орнаментальные мотивы, встреченные на разнокультурных стоянках ранней поры позднего палеолита, уже достаточно сложны и разнообразны. Геометрический орнамент из II слоя Костенок 14 (городцовская культура) включает такие элементы, как ряды коротких насечек (фибула с зооморфным навершием, рукоять лопаточки городцовского типа, стержень из тонкой трубчатой кости — рис. 101), прямые параллельные нарезки (медальон из бивня мамонта, обломок лощила, рис. 101, 2, 16
), косые параллельные нарезки, «елочка» (обломки поделок из стенок трубчатых костей или ребер, рис. 101, 3–6, 19). Композиционно орнамент хорошо сочетается с формой вещей, будь то фибула, рукоять лопаточки или же фрагмент лощила; уже имеются преднамеренно выделенные орнаментальные зоны, сочетающиеся друг с другом, или разделенные неорнаментированными участками. Как отмечалось, подобный зональный орнамент имеется и на обломке ребра, происходящего со стоянки М.В. Талицкого. Ямочным орнаментом в виде расходящихся радиальных линий украшен диск из бивня мамонта, найденный на стоянке Сунгирь (Бадер О.Н., 1978, с. 170–171), и фигурка лошадки, найденная на той же стоянке (в последнем случае ряды ямок следуют контуру фигурки), а также знаковое изображение («амулет») из III слоя грота Брынзены 1 (брынзенская культура, рис. 73, 25). Их резной геометрический и ямочный орнаменты сохраняются и развиваются в последующую пору расцвета позднепалеолитических культур Русской равнины (раннеосташковское время).
Рис. 101. Искусство городцовской культуры. Костенки 14, слой II.
Сюжетные изображения ранней поры позднего палеолита Восточной Европы передают исключительно образ зверя. На Костенках 14, II слой — это изображение головы хищника, украшающее навершие фибулы (рис. 101, 1
). На Сунгире — плоские костяные фигурки лошади (2 шт., рис. 106, 2), мамонта (?; рис. 106, 1) и, возможно, бизона (?). Все эти зооморфные изображения стилизованы, условны. Для передачи образа мастеру было достаточно изображения общего контура или даже одной только головы зверя. В этом отношении еще ярче выступают знаковые, «символические» изображения того же периода, смысл которых для нас уже утрачен. Таков «амулет» из нижнего слоя грота Брынзены 1 (рис. 73, 25); его обычно интерпретируют как изображение рыбы (Кетрару Н.А., 1973, с. 73), однако это лишь произвольная догадка. Такова же крестообразная поделка из II слоя Костенок 14, (рис. 101, 12), если признать ее законченной вещью. Таким образом, на Русской равнине уже в раннюю пору позднего палеолита знаковые символические изображения сосуществуют с сюжетными, реалистическими, причем последние еще весьма условны, схематичны. Невозможно поэтому полагать, что знаковые изображения появляются после реалистических, свидетельствуют о более высоком уровне развития абстрактного мышления и т. д.Несмотря на скудость фактических данных, уже из изложенного можно заметить, что и в этот период на разнокультурных стоянках Русской равнины весьма различны как орнаментальные мотивы, так и зооморфные изображения. Такая же разница прослеживается и в украшениях. От «челночных бусин», плоских фигурных подвесок из бивня, пирамидальной подвески, найденных во II слое Костенок 14 (городцовская культура рис. 101, 9-15, 17, 18
), отличаются подвески из клыков песца, белемнитов и камня, найденные в нижнем слое Костенок 17 (спицынская культура). Иные по форме украшения были найдены в Сунгире (стрелецко-сунгирская культура). Здесь бусы подразделяются на два основных типа: подпрямоугольные с отверстием в центре (имеется ряд подтипов; Бадер О.Н., 1978, рис. 113, 1-14) и подпрямоугольные с отверстием на конце (Бадер О.Н., 1978, рис. 113, 15–17). Известны пронизки из тонких косточек. Среди подвесок встречены подтреугольные, вырезанные из кости, подвески из зубов животных, 20 экз. каменных подвесок из небольших речных галек, раковины с пробитыми отверстиями. Ни в одном из инокультурных памятников ранней поры позднего палеолита не находят себе аналогий браслеты и перстни из бивня мамонта, найденные в сунгирьских погребениях.Из сказанного следует, что имеющихся в настоящее время материалов по искусству ранней поры позднего палеолита Восточной Европы, представляющих собой достаточно сложные, развитые образы, совершенно недостаточно для успешного решения проблемы происхождения позднепалеолитического искусства, что подход к этой проблеме невозможен без привлечения данных по всему искусству эпохи палеолита. Вместе с тем развитость «знаковой» формы изобразительной деятельности человека этого периода лишний раз убеждает в том, что корни искусства и шире — корни эстетических представлений следует искать по крайней мере на памятниках более древней, мустьерской эпохи, возможно, и в еще более раннем, ашельском периоде человеческой истории.