Я вышел из своей комнаты, вращая головой из стороны в сторону, пока моя шея не хрустнула как следует. Было чуть больше трех, и, если не считать короткой передышки около одиннадцати, чтобы встретиться с другом Лютера Ноа, я писал весь день.
Меня захлестнула волна головокружения. Если я смогу продолжать в том же темпе, то закончу книгу за пару недель и уложусь в сроки, которые требовал Алекс. Я коротко написал Алексу, что снова пишу, и облегчение Алекса было заметно даже по ответному сообщению.
Пока шел по коридору к лестнице, уговаривал себя придерживаться плана и отправиться в ресторан, чтобы перекусить там, но ноги принесли меня на третий этаж. Из гостевой комнаты в конце коридора послышался тихий голос Оливии, и я ускорил шаг, с нетерпением предвкушая встречу с ней.
Я заглянул в комнату. Лютер стояла рядом с Оливией, держа в руке кусок молдинга в виде короны.
— Мама, я могу забраться к тебе на плечи.
Оливия рассмеялась.
— Или ты можешь пойти во вторую спальню и взять стремянку, как я просила.
— Ладно, но я смогу поработать пневмостеплером?
— Нет, конечно, не сможешь, малыш. Это не игрушка, — объяснила Оливия. — Но ты можешь придерживать стремянку, пока я буду устанавливать потолочный молдинг.
— Но ты же говорила, что у тебя болят руки, и тебе больно их поднимать. Так что будет лучше, если я прикреплю молдинг, — возразил Лютер.
Оливия наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Дорогой, мои руки и правда болят, но ты спятил как та кукушка от какао, если думаешь, что я позволю тебе использовать этот степлер.
— Я даже не понимаю, что это значит, — проворчал Лютер.
— Это персонаж из очень давнишней рекламы хлопьев, — объяснил я. — Только старики ее помнят.
— Эй, приятель, не говори, что мои шутки устарели. — Оливия повернулась ко мне и насмешливо нахмурилась, заставив меня ухмыльнуться.
— Бен! — Лютер обернулся, и восторг на его лице чертовски приятно согрел мое эго. — Ты закончил писать?
— Да, — подтвердил я. — Как раз вовремя, чтобы помочь вам прикрепить эту деревянную розетку к потолку.
Лютер радостно завопил, когда я присоединился к ним и поднял кусок молдинга.
— Лютер, ты можешь взять стремянку, как просила твоя мама?
— Конечно! — Лютер выбежал из комнаты, а Оливия закатила глаза.
— Я уже пять минут прошу его сходить за стремянкой. А ты сказал один раз, и он тут же побежал.
— Ну что я могу поделать, Оливия, твой ребенок считает меня потрясающим, — с гордостью отозвался я.
Она рассмеялась и сказала:
— Я ценю твое предложение помочь, но на самом деле не обязан, ты ведь знаешь?
— Да, — согласился я. — Однако хочу помочь.
— Я бы протестовала гораздо сильнее, но очень хочется закончить ремонт до того, как появятся наши постояльцы, а у меня сегодня ужасно болят руки, — пожаловалась Оливия.
— Шлифовальные машины просто орудия сатаны.
В коридоре раздался громкий хлопок, и голос Лютера:
— Упс.
— О-о-о, — взволнованно протянула Оливия.
Я усмехнулся и направился к дверному проему раньше нее.
— Я его проверю. А ты держи молдинг и готовься с изумлением наблюдать, как я ловко управляюсь с пневмостеплером.
— Бен, ты видел сколько тако я могу съесть за раз? — возбужденно спросил Лютер.
— Просто невероятное количество тако, — согласился я. — У тебя, похоже не желудок, а бездонная бочка.
Лютер рассмеялся и снова замолчал, пока я наигрывал на пианино простую мелодию.
— У тебя здорово получается, — пылко похвалил Лютер, стоило мне закончить. — Ты научился играть, когда был маленьким?
Я покачал головой и подвинулся на скамье у пианино, чтобы освободить Лютеру место рядом с собой.
— Нет. Я не брал уроки, пока не поступил в университет.
— Почему?
Я колебался. Вряд ли когда-нибудь признаюсь Лютеру, что дело в моем отце, который выбил бы из меня все дерьмо, если бы я хотя бы заикнулся о желании играть на пианино. Любое наше с Гриффином увлечение, которое он считал хотя бы отдаленно женским, заканчивалось отцовскими кулаками и оскорблениями.
— Это потому, что твой отец подумал бы, что ты гей, как думает мой папа про меня? — Спросил Лютер.
От неожиданности я дернулся, и Лютер схватил меня за руку, словно опасался, что я упаду со скамьи. Я тщательным образом подбирал слова, размышляя, не стоит ли попросить помощи у Оливии, которая исчезла наверху.
— Мой отец не был настолько открытым, насколько следовало бы быть людям.
— Оу, — протянул Лютер. — Мой папа думает, что я гей, потому что ношу юбки, люблю танцевать и все такое.
— Если это так, ничего страшного нет, — мягко сказал я.
— Да, знаю. — Лютер ударил пальцем по клавишам пианино. — Мама тоже так говорит, но я такой же, как ты. Мне нравятся девочки.
Я рассмеялся.
— Откуда ты знаешь, что мне нравятся девочки?
— Когда ты рядом с мамой, у тебя всегда такое же выражение лица, как у отца Ноа перед тем, как он целует маму Ноа. Тебе нравится моя мама?
— Она нравится мне как друг, — уклончиво ответил я.
Лютер фыркнул и закатил глаза.
— Угу, конечно, верю.
К моему облегчению, он сменил тему.
— А, ты когда-нибудь был в музее Хейвенпорта?
— Да, — сказал я. — А ты?