Палеонтология антрополога. Книга 2. Мезозой

Как вы там, потомки?

В палеонтологической летописи, строго говоря, первыми появляются очень мелкие невзрачные цветочки, собранные в соцветия (сначала метельчатые и кистевидные, чуть позже — головчатые). Первоначально они вполне могли быть ветроопыляемыми, а после — опыляться двукрылыми. Это совсем не странно, если вспомнить, что цветы — производное от стробил, то есть фактически шишек, которые как раз есть ветроопыляемые собрания семязачатков.

Несколько позже возникли крупные одиночные цветы. Это может быть контритуитивно, ведь легче представить, что сначала был один цветочек, а потом он стал умножаться, превращаясь в соцветия, но реальность бывает сложнее наших упрощенческих представлений.

Одни из самых примитивных современных цветковых — австробэйлиевые Austrobaileyanae (включающие Austrobaileyales) и магнолиевые Magnolianae. К первым относятся, например, бадьян Illicium и лимонник Schisandra, ко вторым — магнолия Magnolia, лавр Laurus, перец Piper и корица Cinnamomum. В большинстве своём это лесные деревья, кустарники и лианы. Как уже говорилось, часто цветы примитивнейших покрытосеменных либо большие и яркие, либо пахучие. Такой сигнал трудно пропустить даже самым дремучим мезозойским опылителям. Между прочим, и тогда, и сейчас в этой роли часто выступали жуки, которые ещё в юре приспособились грызть и одновременно опылять предцветки беннетитов, а в середине мела применили имевшиеся навыки на цветах магнолий и кувшинок. Кстати, на большой прочный цветок удобно прицветняться.

Впрочем, цветы — штуки настолько эфемерные и так плохо сохраняются, что окончательное решение вопроса о их исходном варианте ещё впереди.

Одно из замечательных достижений двудольных цветковых — слой камбия между флоэмой и ксилемой. Камбий формирует ровные концентрические слои древесины-ксилемы, то есть годовые кольца. Кольца вставлены друг в друга, что по загадочным законам сопромата резко повышает прочность стебля. У однодольных сосуды и механические волокна древесины расположены беспорядочно, так что ствол гораздо слабее на излом. Неспроста злаки, лилии и пальмы так столбообразны и почти никогда не ветвятся, а если есть ответления, то они толстые и вертикальные, ведь иначе они отвалятся под собственной тяжестью; стебель же вынужден быть прямым или укрепляться стеблеобъемлющими листьями (все в детстве вытягивали и обкусывали травинки — вытягивали как раз из совокупности таких листьев, образующих трубочку). Кстати, из-за этого же пальмовые стволы не так уж здорово использовать в строительстве. Двудольные же могут сколько угодно изгибаться и ветвиться, образуя хитрую трёхмерную крону. А это совершенно новое пространство для жизни, совсем не похожее на практически двумерные хвойные (у которых, правда, тоже есть годовые кольца и длинные сучья, но ветвление очень уж простое — прямые горизонтальные палки на вертикальном стволе) и совсем уж столбообразные древовидные папоротники, саговники, беннетитовые и пальмы.

Пышные кроны цветковых стали домом для наших предков, прибежищем от злобных теропод и птиц. Неспроста именно в мелу число млекопитающих катастрофически увеличивается. Усложнились мозг и строение лапок, ведь движения стали мудрёнее. В более безопасных условиях стало возможным дольше растить детёнышей, что стало одним из залогов длинного детства и нашей феноменальной способности к обучению. С другой стороны, в густой листве двудольных плохо видно, что привело к дальнейшему ослаблению зрения и улучшению тактильного чувства и обоняния наших предков.